Произведение для 6 пальцев. Интересные факты о сергее рахманинове

1. Aу, где я?!

Крейслер и Рахманинов исполняли сонату Франка в "Карнеги-холл". Скрипач играл без нот и... вдруг память подвела его уже в первой части! Крейслер подошел ближе к пианисту и заглянул в ноты, пытаясь найти тот такт, где он мог бы "поймать" партнера.
- Где мы находимся?! Где мы находимся?! - отчаянно зашептал скрипач.
- В "Карнеги-холл", - не переставая играть, шепотом ответил Рахманинов.

2. Вы не возражаете?..

На репетиции первой оперы Сергея Рахманинова "Алеко" к двадцатилетнему, еще никому не известному, автору подошел Чайковский и смущенно спросил:
- Я только что закончил двухактную оперу "Иоланта", которая недостаточно длинна, чтобы занять целый вечер. Вы не будете возражать, если она будет исполняться вместе с вашей оперой?
Потрясенный и счастливый Рахманинов не смог ответить и молчал, будто воды в рот набрал.
- Но если вы против... - начал Чайковский, не зная, как истолковать молчание молодого композитора.
- Он просто потерял дар речи, Петр Ильич, - подсказал кто-то.
Рахманинов в подтверждение усиленно закивал головой.
- Но я так и не понял, - засмеялся Чайковский, - против вы или нет. Если не можете говорить, то хоть подмигните...
Рахманинов так и сделал.
- Благодарю вас, кокетливый молодой человек, за оказанную мне честь, - совсем развеселился Петр Ильич.

Молодой Рахманинов

3. Шутка с миноносцем
Однажды Федор Иванович Шаляпин решил подшутить над газетным репортером и сказал, что намерен приобрести старый миноносец. Пушки же, снятые с корабля, уже привезены и поставлены в саду его московского дома. Репортер шутку воспринял всерьез, и эта сенсационная новость была напечатана в газете.
Вскоре к Шаляпину явился посыльный от Рахманинова с запиской, в которой значилось:
"Возможно ли посетить господина капитана завтра? Пушки еще не заряжены?"

Со своей любимой собакой Левко

4. "Самое главное"
Как-то раз некий въедливый и не слишком грамотный интервьюер задал Сергею Васильевичу "умный" вопрос: что самое главное в искусстве?
Рахманинов пожал плечами и ответил:
- Если бы в искусстве имелось нечто самое главное, все было бы довольно просто. Но в том-то и дело, молодой человек, что самое главное в искусстве - это то, что в нем нет и не может быть чего-то одного самого главного...

5. Увы мне...
Рахманинов был человеком весьма бесстрашным, никогда не боялся сказать правду, даже в ущерб самому себе. Как-то в Швейцарии пианист Иосиф Левин пришел к нему и попросил совета:
- Сергей Васильевич, подскажите, как мне играть Первый концерт Бетховена, я его никогда не играл.
Всемирно знаменитый композитор и выдающийся концертирующий пианист развел руками:
- Какой совет я могу вам дать?... Вы его никогда не играли, а я его никогда слыхом не слыхивал...

6. Или кашлять - или играть
Сергей Васильевич очень не любил, когда в зале кашляли. Играя свои новые Вариации на тему Корелли, Рахманинов следил за тем, сколько в зале кашляли. Если кашель усиливался, он следующую вариацию пропускал, кашля не было - играл по порядку. Композитора спросили:
- Отчего вы так не любите собственные вариации?
- Мои вариации до того не любят, когда их обкашливают, что они сами убегают моих пальцев, предпочитая не звучать...

7. Сувенир на память
Однажды Рахманинов получил письмо от некоего господина, в котором тот писал: "...Когда в "Карнеги-холл" я остановил Вас, чтобы попросить огня, я не представлял, с кем разговаривал, но вскоре узнал Вас и взял вторую спичку в качестве сувенира". Пунктуальный Рахманинов ответил: "Благодарю Вас за письмо. Если бы я узнал раньше, что вы являетесь почитателем моего искусства, то без сомнения и всяческого сожаления я отдал бы Вам не только вторую спичку, но даже и всю коробку".

8. Назидательная история
Известный пианист Иосиф Гофман написал Рахманинову восторженное письмо, где были такие строки: "Мой дорогой Премьер! Под "Премьером" я разумею: первый из пианистов..."
Рахманинов тут же отозвался: "Дорогой Гофман, существует такой рассказ: Некогда в Париже жило много портных. Когда одному из них удалось снять лавку на улице, где не было ни одного портного, он написал на своей вывеске: "Лучший портной в Париже". Другой портной, открывший лавку на той же самой улице, уже вынужден был написать на вывеске: "Лучший портной на всем свете". Но что оставалось делать третьему портному, арендовавшему лавку между двумя первыми? Он написал скромно:"Лучший портной на этой улице". Ваша скромность дает вам полное право на этот титул: "Вы лучший на этой улице"".

9. Дополнение
Рахманинов часто повторял, что в нем восемьдесят пять процентов музыканта...
- А на что приходятся остальные пятнадцать? - спрашивали его.
- Ну, видите ли, я еще немножко и человек...

Рахманинов с внучкой, 1927 г.

10. Сапожник
Периоды творческих сомнений у Рахманинова случались часто не после провалов, а наоборот, после особенно удачных концертов, и переживал он их мучительно.
Однажды, закончив выступление под бурный восторг публики, Рахманинов заперся в гримерке и долго никому не открывал. Когда дверь наконец-то отворилась, он никому не дал сказать и слова:
- Не говорите, ничего не говорите... Я сам знаю, что я не музыкант, а сапожник!..

11. Ходячая пианола
Какой-то французской пианистке очень хотелось, чтобы ее прослушал Рахманинов. Наконец ей это удалось, и, явившись в его парижскую квартиру, она сыграла ему труднейший этюд Шопена без единой ошибки. Рахманинов внимательно выслушал исполнительницу, затем недовольно поднялся из кресла и произнес:
- Ради Бога, хотя бы одну ошибку! Когда пианистка ушла, он пояснил:
- Это нечеловеческое исполнение, это же пианола какая-то, надо бы хотя бы раз ошибиться... было бы о чем поговорить. А так - хорошая пианола, - и, вздохнув, он безнадежно махнул рукой.

12. Самые большие руки
Рахманинов обладал самым большим из всех пианистов охватом клавиш. Он мог сразу охватить двенадцать белых клавиш! А левой рукой Рахманинов свободно брал аккорд: до ми-бемоль соль до соль! Руки его были действительно большими, но изумительно красивыми, цвета слоновой кости, без вздувшихся вен, как у многих концертирующих пианистов, и без узлов на пальцах.
В конце жизни кнопки на ботинках Рахманинова (а именно ботинки на кнопках он любил носить), застегивала только жена, чтобы перед концертом, не дай бог, не был поврежден ноготь на пальце...

13. Зачем?
Когда Рахманинов прибыл в Америку, один музыкальный критик удивленно спросил:
- Почему маэстро так скромно одевается?
- Меня все равно здесь никто не знает, - ответил Рахманинов.
Со временем композитор ничуть не изменил своих привычек.
И тот же критик через несколько лет снова спрашивает:
- Мэстро, ваши материальные обстоятельства значительно изменились к лучшему но лучше одеваться вы не стали.
- Зачем, ведь меня и так все знают, - пожал плечами Рахманинов.

14. Ох, уж эти папарацци!..
Как-то раз, приехав на концерт в один американский город, чтобы избежать встречи с корреспондентами, Рахманинов вышел последним из опустевшего вагона и окольным путем прошел прямо к ожидавшей его машине.
Рахманинов не любил назойливых папарацци, преследовавших его во время концертных выступлений в Америке, Европе, дома, и сколько возможно старался их избегать. Однако возле гостиницы его уже ожидал фотограф с аппаратом наготове. Рахманинов почти бегом вошел в гостиницу, не дав возможности снять себя. Но когда композитор отправился обедать в ресторан, у его стола опять очутился человек с фотокамерой и принялся его снимать. Заслонив лицо ладонями, Сергей Васильевич сказал не без раздражения:
- Прошу вас, оставьте меня в покое, я не хочу сниматься...
Вечером, купив газету, он увидел свою фотографию. Лица правда не было видно, одни руки... Надпись под этим снимком гласила: "Руки, которые стоят миллион!"

15. Сенар

Начиная с 1924 по 1939 годы Рахманиновы проводили лето в Европе, возвращаясь осенью в Нью-Йорк. В 1930 году С.В.Рахманинов приобретает участок земли в Швейцарии, недалеко от Люцерна. С весны 1934 года Рахманиновы прочно обосновываются в этом имении, которое было названо "Сенар" (СЕргей и НАталия Рахманиновы).

Композитор с женой

16. Верю в победу
В годы Великой Отечественной войны Рахманинов дал в США несколько концертов, весь денежный сбор от которых направил в фонд Красной армии. Денежный сбор от одного из своих концертов передал в Фонд обороны СССР со словами: «От одного из русских посильная помощь русскому народу в его борьбе с врагом. Хочу верить, верю в полную победу».

17.
Мелодия популярной песни «All by myself», появившейся в 1975 году и наиболее известной в исполнении Celine Dion, была полностью заимствована её автором американским музыкантом Эриком Карменом из Концерта № 2 для фортепиано с оркестром Рахманинова. Первоначально Кармен полагал, что данное произведение находится в общественном достоянии, и выяснил, что это не так, лишь после официального выпуска своей пластинки. Из-за этого ему пришлось улаживать все юридические вопросы с наследниками Рахманинова и указывать имя Сергея Рахманинова как официального автора музыки к песне.

Род Рахманиновых, согласно семейным преданиям, ведёт своё начало от молдавского господаря Стефана III Великого (ок.1433 — 1504). Его внук боярин Рахманин, служивший уже московским государям, получил своё прозвище по названию мифического народа в средневековых русских сказаниях — рахманов (блаженных, от инд. «брахман»; впрочем, «рахманом» на Руси называли и лентяя).

Сергей Васильевич Рахманинов родился 1 апреля 1873 года в родовой усадьбе Семеново Старорусского уезда Новгородской губернии.

Его музыкальный гений развивался поистине моцартовскими темпами. Интерес к музыке пробудился у мальчика в четыре года, а в девять лет Сережа поступил на фортепианное отделение Санкт-Петербургской консерватории. 13-летним отроком был представлен Чайковскому, который позже принял большое участие в судьбе молодого музыканта. В возрасте 19-ти лет Рахманинов окончил консерваторию с большой золотой медалью (по композиции), получил место преподавателя фортепиано в московском Мариинском женском училище; в 24 — стал дирижером русской частной оперы Саввы Мамонтова.

Но затем наступил срыв. Его новаторские Первая симфония и Первый концерт на премьерах прошли неудачно, что послужило причиной серьезной нервной болезни. В течение нескольких лет Рахманинов не мог сочинять, и лишь помощь опытного психиатра помогла ему выйти из болезненного состояния.

В 1901 году он закончил свой Второй фортепианный концерт. Успешная премьера восстановила веру музыканта в свои силы, и он принял приглашение занять место дирижера в московском Большом театре. После двух сезонов отправился в путешествие по Европе и Америке. Это турне принесло ему мировую славу.

Вскоре после революции 1917 года Рахманинов покинул Россию. Местом постоянного жительства избрал США, много гастролировал в Америке и в Европе и вскоре был признан как один из величайших пианистов своей эпохи. Последние двадцать пять лет жизни он ничего не сочинял, а лишь выступал с концертами и записывал пластинки.

В годы Второй мировой войны Рахманинов дал в США несколько концертов, весь денежный сбор от которых направил в Фонд обороны СССР со словами: «От одного из русских посильная помощь русскому народу в его борьбе с врагом. Хочу верить, верю в полную победу».

До Победы он, увы, не дожил. Великий русский музыкант умер в Беверли-хилз (штат Калифорния) 28 марта 1943 года.

***
Рахманинов обладал невероятно большим размахом пальцев — мог сразу охватить двенадцать белых клавиш! А левой рукой Рахманинов свободно брал аккорд до ми-бемоль соль до соль!

Кисти его рук были просто огромными, но при этом изумительно красивыми, цвета слоновой кости, без вздувшихся вен, как у многих концертирующих пианистов, и без узлов на пальцах.

В конце жизни кнопки на ботинках Рахманинова (а он любил именно ботинки на кнопках), застегивала только жена, чтобы перед концертом, не дай бог, не был поврежден ноготь на пальце...

С Шаляпиным

***
Когда молодой Рахманинов вместе со своим другом Шаляпиным впервые появился у Л.Н. Толстого, у юноши от волнения дрожали колени. Шаляпин спел рахманиновскую песню «Судьба», затем композитор исполнил несколько своих произведений. Все слушатели были восхищены, грянули восторженные аплодисменты. Вдруг, словно по команде, все замерли, повернув головы в сторону Толстого, который выглядел мрачным и недовольным. Толстой не аплодировал. Перешли к чаю. Через какое-то время Толстой подходит к Рахманинову и возбужденно говорит:
— Я все-таки должен вам сказать, как мне все это не нравится! Бетховен — это вздор! Пушкин, Лермонтов — тоже!
Стоявшая рядом Софья Андреевна дотронулась до плеча композитора и прошептала:
— Не обращайте внимания, пожалуйста. И не противоречьте, Левочка не должен волноваться, это ему очень вредно.
Через какое-то время Толстой снова подходит к Рахманинову:
— Извините меня, пожалуйста, я старик. Я не хотел обидеть вас.
— Как я могу обижаться за себя, если не обиделся за Бетховена? — вздохнул Рахманинов, и с той поры ноги его не было у Толстого.

***
На репетиции первой оперы Сергея Рахманинова «Алеко» к двадцатилетнему, еще никому не известному, автору подошел Чайковский и смущенно спросил:

— Я только что закончил двухактную оперу «Иоланта», которая недостаточно длинна, чтобы занять целый вечер. Вы не будете возражать, если она будет исполняться вместе с вашей оперой?

Потрясенный и счастливый Рахманинов не смог ответить и молчал, будто воды в рот набрал.

— Но если вы против... — начал Чайковский, не зная, как истолковать молчание молодого композитора.
— Он просто потерял дар речи, Петр Ильич, — подсказал кто-то.

Рахманинов в подтверждение усиленно закивал головой.

— Но я так и не понял, — засмеялся Чайковский, — против вы или нет. Если не можете говорить, то хоть подмигните...
Рахманинов так и сделал.
— Благодарю вас, кокетливый молодой человек, за оказанную мне честь, — совсем развеселился Петр Ильич.

***
— Маэстро, — спросила как-то начинающая пианистка у Рахманинова, — правда ли, что пианистом нужно родиться?
— Сущая правда, сударыня, — улыбнулся Рахманинов — не родившись, невозможно играть на рояле.

Ноктюрн Шопена в исполнении Рахманинова

***
Однажды в «Карнеги-холл» Рахманинов исполнял сонату Франка вместе с выдающимся скрипачом Крейслером. Тот по своему обыкновению играл без нот и... вдруг память подвела его уже в первой части! Крейслер подвинулся к пианисту и заглянул в ноты, пытаясь найти тот такт, где он мог бы «поймать» партнера.
— Где мы находимся?! Где мы находимся?! — отчаянно зашептал скрипач.
— В «Карнеги-холл», — невозмутимо отозвался Рахманинов.

***
Как-то раз некий въедливый и не слишком грамотный интервьюер задал Сергею Васильевичу «умный» вопрос: что самое главное в искусстве?
Рахманинов пожал плечами и ответил:
— Если бы в искусстве имелось нечто самое главное, все было бы довольно просто. Но в том-то и дело, молодой человек, что самое главное в искусстве — это то, что в нем нет и не может быть чего-то одного самого главного...

***
Какой-то французской пианистке очень хотелось, чтобы ее прослушал Рахманинов. Наконец ей это удалось, и, явившись в его парижскую квартиру, она сыграла ему труднейший этюд Шопена без единой ошибки. Рахманинов внимательно выслушал исполнительницу, затем недовольно поднялся из кресла и произнес:
— Ради Бога, хотя бы одну ошибку! Когда пианистка ушла, он пояснил:
— Это нечеловеческое исполнение, это же пианола какая-то, надо бы хотя бы раз ошибиться... было бы о чем поговорить. А так — хорошая пианола, — и, вздохнув, он безнадежно махнул рукой.

***
Когда Рахманинов прибыл в Америку, один музыкальный критик удивленно спросил:
— Почему маэстро так скромно одевается?
— Меня все равно здесь никто не знает, — ответил Рахманинов.
Со временем композитор разбогател, но ничуть не изменил своих привычек. И когда тот же критик вновь задал ему вопрос: почему, несмотря на успех, маэстро не изменил своих пристрастий в одежде, Рахманинов пожал плечами:
— Зачем, ведь меня и так все знают.

***
Периоды творческих сомнений у Рахманинова случались обычно не после провалов, а наоборот, после особенно удачных концертов, и переживал он их мучительно.
Однажды, закончив выступление под бурный восторг публики, Рахманинов заперся в гримерке и долго никому не открывал. Когда дверь наконец-то отворилась, он никому не дал сказать и слова:
— Не говорите, ничего не говорите... Я сам знаю, что я не музыкант, а сапожник!..

***
Рахманинов не боялся резать правду-матку, даже в ущерб самому себе. Как-то в Швейцарии пианист Иосиф Левин пришел к нему и попросил совета:

— Сергей Васильевич, подскажите, как мне играть Первый концерт Бетховена, я его никогда не играл.
Но всемирно знаменитый композитор и пианист только развел руками:
— Какой совет я могу вам дать?... Вы его никогда не играли, а я его никогда слыхом не слыхивал...

***
Рахманинов всегда прислушивался к аудитории в зале, и больше всего не любил, когда в зале кашляли. Известен случай, когда во время исполнения своих новых Вариаций на тему Корелли, Рахманинов зорко следил за тем, как часто в зале кашляли. Если кашель усиливался, то следующую вариацию он просто пропускал, если же было тихо, то играл по порядку.

***
В книге Николая Слонимского «Музыкальные анекдоты» есть фрагмент, где он изображает впечатление Рахманинова от прослушивания «Жар-птицы» Стравинского:

«Я помню, что когда мы слушали торжественный, триумфальный финал Жар-птицы, в глазах Рахманинова я увидел слезы. Он воскликнул: "Боже, какое гениальное произведение. В нем настоящая Русь". А когда ему рассказали, что Стравинский любит мед, он купил большую банку меда и сам отвез её Стравинскому домой».

***
Рахманинов часто повторял, что в нем восемьдесят пять процентов музыканта...
— А на что приходятся остальные пятнадцать? — спрашивали его.
— Ну, видите ли, я еще немножко и человек...

***

Мелодия популярной песни «All by myself», появившейся в 1975 году и наиболее известной в исполнении Celine Dion, была полностью заимствована её автором американским музыкантом Эриком Карменом из Концерта № 2 для фортепиано с оркестром Рахманинова (вторая его часть). Первоначально Кармен полагал, что данное произведение находится в общественном достоянии, и выяснил, что это не так, лишь после официального выпуска своей пластинки. Из-за этого ему пришлось улаживать все юридические вопросы с наследниками Рахманинова и указывать имя Сергея Рахманинова как официального автора музыки к песне.

А мелодия знаменитой песни Full Moon And Empty Arms (1945) Бадди Кэя и Теда Моссмана продолжает тему из 3-й части Второго концерта (на видео с 5.22). (Тед Моссман подгонял, по словам коллег, под бродвейские песни полонезы Шопена, шедевры Сен-Санса, Римского-Корсакова, трудился над Бахом, Бетховеном и Шуманом и не обошел вниманием и вагнеровского «Тристана с Изольдой».)

Самая известная запись песни была сделана в 1945 году Фрэнком Синатрой (есть еще кавер Боба Дилана, кому интересно, вбейте сами в поиск на Ютубе).

“Деловой Петербург” поговорил со знаменитым пианистом, который прилетел в Петербург из Давоса через Париж и Москву.

Выступление в концертном зале Мариинки открывает российское сольное турне знаменитого пианиста. Музыканта, который с большим успехом выступал в самых прославленных залах Нью-Йорка и Вены, Парижа и Милана, Лондона и Вашингтона, с нетерпением ждут в Тюмени и Челябинске, Кирове и Перми.

— Для меня эти концерты – самые ответственные в сезоне, – рассказывает Мацуев. – Наша публика – самая родная, а с другой стороны, самая тяжелая. Программу я выучил еще студентом, потом она у меня отлежалась. Это романтическая музыка – «Детские сцены» Шумана, баллада фа минор Шопена, соната №7 Прокофьева.

Программа должна отлежаться, потом я ее возвращаю в свой репертуар. Это одни из самых любимых моих произведений, я играю их 20 лет, сейчас я подошел к этой музыке совсем с другой стороны, и она совсем по-другому будет звучать.

Я придаю особое значение моим сольным концертам в России, несмотря на не самые лучшие для этого условия. Я имею в виду прежде всего наши залы злополучные – это огромная проблема, в России не строится новых залов. Концертный зал Мариинки – это сенсация, прорыв, в России есть пять залов на всю страну, где можно сыграть концерт мирового уровня.

И залы вызывают сожаление, и инструменты не в лучшем состоянии, но я закрываю на это глаза, потому что самое важное – это атмосфера, которая царит на концертах в России. Глаза публики, которая выходит после концерта, дорогого стоят.

Можно играть на любых дровах, в любых залах, только бы получить эту энергию, этот контакт с нашей публикой. Я никогда не обыгрываю в России программу, которую мне предстоит сыграть за рубежом. 29 января я выступал в Париже, перед этим в Давосе мы с Валерием Гергиевым и Юрием Башметом дали концерт для наших политиков.

Он очень долго продолжался, в результате в Париже я приземлился за полтора часа до концерта. Нервотрепка – но концерт не самый плохой состоялся. Можно сказать, я обыгрался в Париже, чтобы сыграть на российском туре, а не наоборот.

— Недавно вы записали пластинку с исполнением неизвестных произведений Сергея Рахманинова. Как вышло, что они еще не исполнялись?

— Это студенческие работы Рахманинова 1891 года. Легенда гласит, что Рахманинов очень ценил мнение Петра Ильича Чайковского, и дал эти ноты ему на одобрение. Секретарша Чайковского ноты не передала, и след был утерян. Несколько лет назад сотрудники Музея Глинки раскопали ноты, восстановили, и передали Александру Борисовичу Рахманинову, внуку композитора.

Никто не знал, как это играть – ведь это были голые ноты, без темпов. Мы сблизились с Александром Борисовичем, несколько раз я жил в доме Рахманинова «Вилла Сенар» в Люцерне, в Швейцарии, и в его парижской квартире. В Швейцарии, на рояле Рахманинова, и был записан альбом.

Это уникальный рояль, Steinway 1929 года. Довоенные «Стенвеи» обладают феноменальным звуком. Верхний регистр как будто человеческий голос, а басы как будто с подзвучкой, какой-то матовой. Совершенно особое ощущение от прикосновения к клавишам этого потрясающего инструмента. Раньше такие рояли делали вручную, а сейчас их производство поставлено на поток, как мебель.

Вообще, я играл на разных инструментах, высочайшего качества и ужасного качества. У меня дома еще 10 лет назад стояло пианино «Тюмень», японцы приезжали и удивлялись, как я могу играть на таком сундуке.

— Какие творческие планы вы пока не смогли реализовать?

— Я очень жадный на репертуар, и хочу очень много выучить нового. Репертуар у инструменталистов безграничный, в отличие от струнников и духовиков. Сейчас у меня на кону стоит Второй концерт Брамса, 32-я соната Бетховена, Пятый концерт Бетховена, и 24 прелюдии Шопена. Это то, что я должен сделать в кратчайшее время.

К этим произведениям я очень долго шел, это будет в моей жизни этапная работа. Не факт, что она получится, может быть, я ее отложу, ведь очень не хочется выносить на сцену то, что не получается. Я убежден, что музыкант должен играть то, что ему близко в тот или иной момент. Если это романтика, то неважно, в каком возрасте сам исполнитель. Горовиц и Рубинштейн играли романтику в 90 лет.

— Как происходит выбор вещей для репертуара? Вы учитываете вкусы публики?

— Конечно. Приходит много писем, в том числе по Интернету, с просьбами исполнить то или иное произведение. Безусловно, я учитываю пожелания и импрессарио, и директоров фестивалей, и директоров оркестров, и моих педагогов, моего папы, моего профессора. Но ты должен играть именно то, во что можешь проникнуть до конца.

Если бы меня спросили два года назад, хочу ли я сыграть Второй концерт Брамса с Нью-йоркским или Венским филармоническим оркестром, я бы сказал нет, потому что не свой концерт я бы не стал играть, не стал бы рисковать даже с самым великим оркестром или великим дирижером. Я играю то, что я прожил, пережил.

— Как вам удается давать так много концертов?

— Когда я смотрю на свой график, иногда мне становится плохо. У меня постоянное состояние дорожное, и это меня держит в хорошем тонусе. Конечно, иногда организм дает звоночки. Некоторые музыканты любят играть одну программу на протяжении сезона, с большими перерывами, а я люблю часто менять программу, и очень часто играть.

Я заряжаюсь, когда выхожу на сцену, все невзгоды, вся хандра, болезненное состояние уходят. Когда ты не очень хорошо себя чувствуешь, концерт – это то, что тебе нужно. Та энергия, которая идет от зала – самое лучшее лекарство, в особенности с нашей публикой. Я очень люблю общаться с людьми после концерта, мне очень важно мнение публики.

— Какой в вашей жизни был самый важный поворотный момент?

— Когда я уехал из своего родного города Иркутск. Мои родители бросили все в Иркутске и уехали со мной в Москву. С тех пор они всегда со мной, мой успех – это в основном их заслуга, и я этим очень дорожу.

— Самым большим творческим успехом что считаете?

— Я недоволен собой всегда, считаю, что все еще впереди.

— Что бы вы посоветовали родителям, чьи дети занимаются музыкой?

— Раньше каждый второй ребенок ходил в музыкальную школу, и это только помогало. Если у ребенка есть музыкальный слух, данные, нужно делать так, чтобы он занимался, даже если не хочет. Я тоже не хотел заниматься, и никогда много не занимался.

С детства помню, что мне нравилось выступать: в домашней обстановке, или на академическом концерте в музыкальной школе. Я знал, что могу захватить аудиторию, любил даже пародировать. Но сам процесс занятий для меня был сродни аду.

— Что заставляет вас помогать молодым музыкантам?

— Большая трагедия нашей профессии в том, что огромное количество музыкантов остаются невостребованными. К сожалению, в последние лет 15-20 злополучные законы шоу-бизнеса проникли в нашу классическую музыку. Особенно после знаменитых концертов трех теноров на стадионах.

Ни один импресарио сейчас не станет вкладывать деньги в молодых артистов, потому что никто не хочет рисковать, тем более в такое непростое время. Из консерваторий в Москве и Петербурге каждый год выходит большое количество музыкантов, они оказываются просто на улице. Кто-то уходит в рестораны, кто-то в подземные переходы, кто-то вообще завязывает с профессией.

В советские времена была не такая плохая система распределения, когда выпускник знал, куда он пойдет: пусть даже преподавать в музучилище, в музыкальной школе. Сейчас и этого нет. У меня есть фестиваль “Крещендо” для молодых исполнителей, который открывает новые имена. Мы даем им возможность играть с оркестром, выступать с камерной программой.

Среда – самое важное для музыканта. Есть творческая летняя школа в Суздале, занятия в которой проходят уже 15 лет. Там дети занимаются с ведущими профессорами московской, питерской консерваторий. Поддерживать эти проекты – для меня дело чести. Цель фонда «Новые имена» –оградить, огранить таланты.

— Испытываете ли вы беспокойство в связи с кризисом?

— Я был недавно в Америке, играл с филармоническим оркестром Цинцинатти, который выступал и у вас в Петербурге – этот оркестр на грани банкротства. В Америке сейчас очень тревожная ситуация, посещаемость концертов упала на 60-70 процентов, залы почти пустые. У нас публика все так же ходит на концерты, но будет беда, если ее зомбировать каждый день с телеканалов, что у нас плохо, ничего хорошего не выйдет. Людей нельзя держать в панике. Я приезжаю в страну, смотрю новости, и меня сразу начинает колотить.

Разумеется, нужно показывать проблемы, но ведь всегда есть выход. Главное сохранить ту тенденцию, которая была в последнее время, когда стали давать гранты оркестрам. Музыканты после 50 долларов в месяц стали получать 2-3 тысячи. Не дай бог это разрушить, это будет действительно катастрофа. Надо поддерживать и провинциальные оркестры – новосибирский, красноярский, иркутский, самарский, саратовский, о них тоже нельзя забывать. На это и существует совет по культуре при президенте РФ, членом которого я являюсь.

В театрах ситуация очень сложная. Зарплата в Центральной музыкальной школе при консерватории, которую я закончил, чуть больше 2000 рублей, как на это можно жить? Большинство наших педагогов преподает в Китае, где около 70 миллионов пианистов.

В частных школах, которые являются основой музыкального бизнеса в Китае, преподают музыканты не только из Москвы и Петербурга, но и со всего Дальнего Востока, из Иркутска, Благовещенска, Хабаровска. Нужно SOS трубить! Если мы говорим о музыкальном образовании, в первую очередь надо подумать о том, что происходит в музыкальных школах.

Я очень не люблю слово «вундеркинд». Если появляется маленькая звездочка, талантливый ребенок, его сразу стараются эксплуатировать, ведь это деньги! Но 80 процентов таких юных дарований растворяется на горизонте. А сделать звезду классической музыки так же, как делают поп-звезд – невозможно в принципе. На это ведь нужно положить 20-25 лет жизни, без гарантии успеха.

— Чего бы вы хотели от журналистов?

— В наших газетах закрываются отделы, где были рецензии. Якобы это никто не читает, а если и выходит рецензия, то обязательно с каким-то желтым оттенком. Но если мы будем ориентироваться на народ, который смотрит «Аншлаг», тогда мы загоним себя в стадо.

Меня разбирают в Лондоне, Вене, в Париже, а здесь этого нет. У себя в Иркутске я достал с антресолей журнал «Музыкальная жизнь» за 1972 год, с большой подробной рецензией на концерт Нейгауза. Я бы хотел, чтобы меня так же разбирали.

— Что вы делаете, когда появляется свободное окно в графике?

— Отпуска у меня нет, и я чувствую упадок сил из-за постоянной перемены часовых поясов, но из ритма очень сложно выйти. Здесь есть и момент счастья, ради которого я работал всю жизнь. Если ты выбрал профессию концертирующего пианиста, ты должен играть. Может, через год я буду играть 5 концертов в год.

Что меня заряжает? Наверное, мои друзья детства из Иркутска, города, где я родился. Мы собираемся всей компанией на озере Байкал, там можно попариться, нырнуть в прорубь. Это момент счастья, которым я очень дорожу. Если я не побываю на Байкале, в тайге, которая обладает уникальной энергетикой, сезон может не сложиться.

Я веселый человек, это единственное, быть может, что спасает меня от этого безумного графика. Есть фраза Юрия Хатуевича Темирканова: людей, у которых нет чувства юмора, я боюсь. Кстати, последний анекдот про меня не слышали? Приходит на концерт Мацуева вор-карманник, и говорит после концерта: какие руки, какие пальцы, а такой фигней занимается!

— Говорят, вы большой поклонник футбола?

— Да, я 23 года болею за «Спартак», но я рад за Андрея Аршавина, который хотел играть в Англии, и это право получил. Дай Бог ему успехов, как и Роме Павлюченко, который 12 голов уже там забил. Конкурс Чайковского, как и чемпионат мира по футболу, проходит раз в четыре года.

И в 1998 году мне это очень помогло, потому что во время конкурса (победителем которого стал Денис Мацуев – ред. ) я смотрел чемпионат, а не занимался на рояле, это меня спасло от безумной атмосферы, когда у многих сдавали нервы. Футбол для меня – отдушина и спасение от жесткого графика.

— С кем бы вы хотели сыграть в четыре руки?

— Этих людей уже, к сожалению, нет в живых. Я бы хотел сыграть с Сергеем Васильевичем Рахманиновым, с Владимиром Горовицем, с Микеланджело, с Гилельсом.

— Когда вы играете, каким представляете слушателя?

— Я смотрю в зал и представляю публику как единое целое. Я убежден, что музыкант является проводником между композитором и публикой, которая приходит в зал. Публика для меня – это самое главное.