Над кем смеется М. Зощенко (по рассказам «Галоша», «Встреча»)

Михаил Зощенко – великий юморист, рассказы которого поражают сочным, народным языком и своеобразным юмором. Еще в 1922 году Есенин написал о Зощенко, что «в нем есть что-то от Чехова и Гоголя». Герои Зощенко смешны, но вместе с тем вызывают сочувствие и жалость. М. Зощенко родился в семье художника-передвижника. После смерти отца мать вынуждена была одна содержать восьмерых детей. Будущий писатель рос с ощущением несправедливости устройства мира. Очень часто современники Зощенко называли его «человеком с больной, не знавшей покоя совестью». Он считал, что обязан служить «бедному» человеку. Своим творчеством Зощенко призывал не бороться с человеком – носителем отрицательных обывательских черт, а посредством смеха над самим собой помогать от них избавляться. Писатель верил в воспитывающее слово литературы. Даже язык зощенковских произведений необыкновенный. Он странный, по литературным меркам очень скудный, грубый, неуклюжий, но, по словам Ю. Томашевского, «затыкай, не затыкай уши – он существовал». Сам Зощенко писал о своем языке: «Я пишу очень сжато. Фраза у меня короткая. Доступная бедным. Может быть, поэтому у меня много читателей».

В своих произведениях Зощенко обращает внимание на самые обыденные вещи советского быта: бюрократизм, мещанство, взяточничество, волокитство. Зощенко подсмеивается над незадачливостью своих героев и сочувствует им. В рассказе «Галоша» трагедия человека, потерявшего в трамвае свою галошу. Ситуация самая обыкновенная, однако она приносит герою множество неприятностей. «В трамвай вошел – обе галоши стояли на месте. А вышел из трамвая – гляжу, одна галоша здесь, на ноге, а другой нету... И подштанники на месте. А галоши нету».

Бросаясь на поиски галоши, герой сразу же сталкивается с различными трудностями, которые создают чиновники. На просьбу вернуть галошу в камере для потерянных вещей ему говорят: «Нету, уважаемый товарищ, не можем дать. Принеси удостоверение, что ты действительно потерял галошу. Пущай домоуправление заверит этот факт, и тогда без излишней волокиты мы тебе выдадим то, что законно потерял».

Но и на этом мытарства бедняги не заканчиваются. Абсурдность требований чиновников доходит даже до того, что с человека берут справку о невыезде. Жизнь героя полностью подчинена проблеме поиска злосчастной галоши. В течение определенного времени все усилия его направлены на пробивание бюрократической стены. Он поглощен поисками, это стало целью жизни.

В конце концов, злополучная галоша находит своего владельца только через неделю, но за это время он теряет другую. Однако главный герой вовсе не расстроен, наоборот, он почти счастлив, потому что привык безропотно и безвольно подчиняться. «Вот, думаю, славно канцелярия работает. Сохраню эту галошу на память. Пущай потомки любуются».

В рассказе «Встреча» Зощенко высмеивает мнимое человеколюбие, мелочность и скупость. Главный герой заявляет в самом начале: «Скажу вам откровенно: я очень люблю людей». Далее описывается его путешествие из Ялты в Алупку, причем путешествует наш человеколюбец пешком, хотя «невозможно жарко» и «пыль на зубах скрипит». Это говорит о его ужасной скупости, ведь можно было доехать и на автобусе.

Так вот, встретился ему в пути «небогато одетый человек». Даже не встретился, а догнал. Догнал для того, чтобы указать более короткий путь да спросить сигаретку. Но наш герой, вместо того чтобы отблагодарить случайного попутчика, ищет в его действиях какой-нибудь подвох. «А теперь, вернувшись в Ленинград, я думаю: кто его знает – а может, ему курить сильно захотелось?.. Или, может, идти ему было скучно – попутчика искал. Так и не знаю в точности».

Недоверие, животный страх, раболепство, бюрократизм и волокита – вот что беспощадно высмеивает Зощенко в своих небольших по размеру, но очень емких по сути рассказах. По очень меткому определению В. Шкловского, Зощенко писал о человеке, который « живет в великое время, больше всего озабочен водопроводом, канализацией и копейками. Человек за мусором не видит леса».

Сочинение по произведению на тему: Над кем смеется Зощенко (по рассказам «Галоша», «Встреча»)

Михаил Зощенко – великий юморист, рассказы которого поражают сочным, народным языком и своеобразным юмором. Еще в 1922 году Есенин написал о Зощенко, что «в нем есть что-то от Чехова и Гоголя». Герои Зощенко смешны, но вместе с тем вызывают сочувствие и жалость. Зощенко родился в семье художника-передвижника. После смерти отца мать вынуждена была одна содержать восьмерых детей. Будущий писатель рос с ощущением несправедливости устройства мира. Очень часто современники Зощенко называли его «человеком с больной, не знавшей покоя совестью». Он считал, что обязан служить «бедному» человеку. Своим творчеством Зощенко призывал не бороться с человеком – носителем отрицательных обывательских черт, а посредством смеха над самим собой помогать от них избавляться. Писатель верил в воспитывающее слово литературы. Даже язык зощенковских произведений необыкновенный. Он странный, по литературным меркам очень скудный, грубый, неуклюжий, но, по словам Ю. Томашевского, «затыкай, не затыкай уши – он существовал». Сам Зощенко писал о своем языке: «Я пишу очень сжато. Фраза у меня короткая. Доступная бедным. Может быть, поэтому у меня много читателей».

В своих произведениях Зощенко обращает внимание на самые обыденные вещи советского быта: бюрократизм, мещанство, взяточничество, волокитство. Зощенко подсмеивается над незадачливостью своих героев и сочувствует им. В рассказе «Галоша» трагедия человека, потерявшего в трамвае свою галошу. Ситуация самая обыкновенная, однако она приносит герою множество неприятностей. «В трамвай вошел – обе галоши стояли на месте. А вышел из трамвая – гляжу, одна галоша здесь, на ноге, а другой нету... И подштанники на месте. А галоши нету».

Бросаясь на поиски галоши, герой сразу же сталкивается с различными трудностями, которые создают чиновники. На просьбу вернуть галошу в камере для потерянных вещей ему говорят: «Нету, уважаемый товарищ, не можем дать. Принеси удостоверение, что ты действительно потерял галошу. Пущай домоуправление заверит этот факт, и тогда без излишней волокиты мы тебе выдадим то, что законно потерял».

Но и на этом мытарства бедняги не заканчиваются. Абсурдность требований чиновников доходит даже до того, что с человека берут справку о невыезде. Жизнь героя полностью подчинена проблеме поиска злосчастной галоши. В течение определенного времени все усилия его направлены на пробивание бюрократической стены. Он поглощен поисками, это стало целью жизни.

В конце концов, злополучная галоша находит своего владельца только через неделю, но за это время он теряет другую. Однако главный герой вовсе не расстроен, наоборот, он почти счастлив, потому что привык безропотно и безвольно подчиняться. «Вот, думаю, славно канцелярия работает. Сохраню эту галошу на память. Пущай потомки любуются».

В рассказе «Встреча» Зощенко высмеивает мнимое человеколюбие, мелочность и скупость. Главный герой заявляет в самом начале: «Скажу вам откровенно: я очень люблю людей». Далее описывается его путешествие из Ялты в Алупку, причем путешествует наш человеколюбец пешком, хотя «невозможно жарко» и «пыль на зубах скрипит». Это говорит о его ужасной скупости, ведь можно было доехать и на автобусе.

Так вот, встретился ему в пути «небогато одетый человек». Даже не встретился, а догнал. Догнал для того, чтобы указать более короткий путь да спросить сигаретку. Но наш герой, вместо того чтобы отблагодарить случайного попутчика, ищет в его действиях какой-нибудь подвох. «А теперь, вернувшись в Ленинград, я думаю: кто его знает – а может, ему курить сильно захотелось?.. Или, может, идти ему было скучно – попутчика искал. Так и не знаю в точности».

Недоверие, животный страх, раболепство, бюрократизм и волокита – вот что беспощадно высмеивает Зощенко в своих небольших по размеру, но очень емких по сути рассказах. По очень меткому определению В. Шкловского, Зощенко писал о человеке, который « живет в великое время, больше всего озабочен водопроводом, канализацией и копейками. Человек за мусором не видит леса».

Михаил Зощенко, сатирик и юморист, писатель ни на кого не похожий, с особым взглядом на мир, систему общественных и челове ческих отношений, культуру, мораль и, наконец, со своим особым зощенковским языком, разительно отличающимся от языка всех до него и после него работавших в жанре сатиры писателей. Но главное открытие прозы Зощенко - его герои, люди самые обыкновенные, неприметные, не играющие, по грустно-ироническому замечанию писателя, «роли в сложном механизме наших дней». Эти люди далеки от понимания причин и смысла происходящих перемен, они не могут в силу привычек, взглядов, интеллекта приспособиться к складывающимся отношениям в обществе. Не могут привыкнуть к новым государственным законам и порядкам, поэтому попадают в нелепые, глупые, порой тупиковые житейские ситуации, из которых самостоятельно выбраться не могут, а если им это все-таки удается, то с большими моральными и физическими потерями.

В литературоведении укоренилось мнение считать героев Зощенко мещанами, ограниченными, пошлыми людьми, которых сатирик бичует, высмеивает, подвергает «резкой, уничтожающей» критике, помогая человеку «избавиться от морально отживших, но еще не утративших силу пережитков сметенного революцией прошлого». К сожалению, совсем не замечались сочувствие писателя своим героям, скрываемая за иронией тревога за их судьбу, тот самый гоголевский «смех сквозь слезы», который присущ большинству коротких рассказов Зощенко» и особенно его, как он сам их называл, сентиментальным повестям.

Древнегреческий философ Платон, демонстрируя своим ученикам, как ведет себя человек под влиянием тех или иных жизненных обстоятельств, брал марионетку и дергал то за одну, то за другую нить, и она принимала неестественные позы, становилась уродливой, жалкой, смешной, деформировалась, превращалась в груду нелепо сочетающихся частей и конечностей. Зощенковские персонажи подобны этой марионетке, а быстро изменяющиеся обстоятельства (законы, порядки, общественные отношения и др.), к которым они не могут привыкнуть и приспособиться, подобны нитям, делающим их беззащитными или глупыми, жалкими или безобразными, ничтожными или спесивыми. Все это создает коми- ческий эффект, а в сочетании с просторечными словами, жаргонизмами, словесными каламбурами и ляпсусами, специфическими зощенковскими словечками и выражениями («за что боролись?», «аристократка мне и не баба вовсе, а гладкое место», «мы за дырками не приставлены», «что пардон, то пардон» и др.) вызывает, в зависимости от их концентрации, улыбку или смех, которые и должны, по замыслу писателя, помочь человеку понять, что «хорошо, что плохо, а что «посредственно». Что же это за обстоятельства («нити»), которые так безжалостны к тем, кто не играл какой-либо значительной «роли в сложном механизме наших дней»?

В «Бане» - это порядки в городском коммунальном хозяйстве, основанные на пренебрежительном отношении к простому человеку, который может позволить себе ходить только в «обыкновенную » баню, где за вход берут «гривенник». В такой бане «дают два номерка. Один за белье, другой за пальто с шапкой. А голому человеку, куда номерки девать?». Вот и приходится посетителю привязывать «к ногам по номерку, чтобы не враз потерять». И неудобно посетителю, и выглядит он смешно и глупо, но что остается делать… - «не ехать же в Америку». В рассказах «Нервные люди», «Кризис» и «Беспокойный старичок» - это экономическая отсталость, парализовавшая гражданское строительство. И как результат - «не то, что драка, а целый бой» в коммунальной квартире, во время которого инвалиду Гаврилову «последнюю башку чуть не оттяпали» («Нервные люди»), бегство главы молодой семьи, которому «житье в барской ванне», снимаемой за тридцать рублей в опять-таки коммунальной квартире, показалось сущим адом, и, наконец, невозможность найти место для гроба с усопшим все из-за той же жилищной неустроенности («Беспокойный старичок»). Персонажам Зощенко остается только подбадривать себя надеждой: «Лет, может, через двадцать, а то и меньше, у каждого гражданина, небось, по цельной комнате будет. А ежели население шибко не увеличится и, например, всем аборты разрешат - то и по две. А то и по три на рыло. С ванной» («Кризис»).

В миниатюре «Качество продукции» - это процветающая в производстве халтура и нехватка товаров первой необходимости, вынуждающие людей бросаться на «заграничную продукцию». В рассказах «Медик» и «История болезни» - это низкий уровень медицинского обслуживания. Что остается делать больному, как не обращаться к знахарю, если ему угрожает встреча с врачом, который «операцию погаными руками произвел», «с носа очки обронил в кишки и найти не может» («Медик»)? Да и не лучше ли «хворать дома», чем лечиться в больнице, в которой в пункте приема и регистрации больных на стене висит плакат «Выдача трупов от 3-х до 4-х», а мыться предлагают в ванне со старухой («История болезни »)? И какие могут быть возражения со стороны больного, когда у медсестры таки «веские» аргументы: «Да это тут одна больная старуха сидит. Вы на нее не обращайте внимания. У нее высокая температура, и она ни на что не реагирует. Так что вы раздевайтесь без смущения».

Персонажи Зощенко, как послушные марионетки, безропотно подчиняются обстоятельствам. А если вдруг появится кто-либо «на редкость задиристый», наподобие старика-крестьянина из рассказа «Огни большого города», прибывшего неизвестно из какого колхоза, в лаптях, с мешком за спиной и палкой, который пытается протестовать и защищать свое человеческое достоинство, то у властей складывается мнение, что он «не то чтобы контрреволюционер », но отличается «исключительной отсталостью в политическом смысле», и к нему необходимо применить административные меры. Предположим, «сообщить по месту жительства». Хорошо, что хоть не отправить в места не столь отдаленные, как это было в сталинские годы.

Будучи оптимистом по натуре, Зощенко надеялся, что его рассказы сделают людей лучше, а те, в свою очередь, - общественные отношения. Оборвутся «нити», делающие человека похожим на бесправную, жалкую, духовно убогую «марионетку». «Братцы, главные трудности позади, - восклицает персонаж из рассказа «Страдания молодого Вертера». - Скоро мы заживем, как фонбароны». Должна остаться только одна центральная нить, управляющая поведением человека, - «золотая нить разума и закона», как говорил философ Платон. Тогда человек не будет послушной куклой, а будет гармоничной личностью. В рассказе «Огни большого города », имеющего элементы сентиментальной утопии, Зощенко устами одного из персонажей провозглашает свою формулу нравственной панацеи: «Я всегда отстаивал ту точку зрения, что уважение к лич- ности, похвала и почтение приносят исключительные результаты. И многие характеры от этого раскрываются, буквально как розы на рассвете». Духовное обновление человека и общества писатель связывал с приобщением людей к культуре.

Зощенко, человеку интеллигентному, получившему прекрасное воспитание, было больно наблюдать проявление невежества, грубости и духовной пустоты. Не случайно события в рассказах, посвященных этой теме, часто происходят в театре. Вспомним его рассказы «Аристократка», «Прелести культуры» и др. Театр служит символом духовной культуры, которой так не хватало в обществе и без которой, считал писатель, невозможно совершенствование общества.

Полностью восстановлено, наконец, доброе имя писателя. Произведения сатирика вызывают огромный интерес у современных читателей. Зощенковский смех актуален и сегодня.

Создатели современных "стендапов", авторы, пишущие для передачи "Аншлаг", винокурящие и петросянящие на полную катушку нередко ниже пояса, а иногда и ниже плинтуса, едва ли могут встать вровень с тем тонким, местами нежным, местами грубовато-прямодушным юмором, что пронизывает большинство произведений Михаила Зощенко.

По силе воздействия на зрителя-читателя, ожидающего от артиста-писателя чего-то смешного и в то же время умного, к рассказам Зощенко приближаются разве что интермедии Аркадия Райкина. Юмор ситуации у обоих выстраивается на логических нестыковках, стилистических огрехах того самого "холопского языка", наследия революции, который столь презирал литературный эстет и эмигрант Иван Бунин.

Да, юмористические рассказы Зощенко действительно лишены "вкусного" изящества, способного нежить слух любителей салонной прозы. Тайный смысл, скрытый от непосвящённых, в них тоже не просматривается. Пересказ случившегося "словами простеца" внешне совершенно не напоминает Эзопов язык, не создаёт впечатление "двойного дна" в произведении. Но тот факт, что сталинско-ждановская идеология, избирая для цеховой травли подходящих изгоев, ставила литературный труд Зощенко в один ряд с поэзией Ахматовой, говорит об отнюдь не "холопской" его подоплёке.

Землетрясение в Ялте

Казалось бы, попадая на коммунальную кухню с чадно шкворчащими примусами и не менее раздражённо шипящими домохозяйками, прохожему человеку впору огорчаться, а не посмеиваться над наблюдаемыми перипетиями. Но комизм ситуации исподволь завладевает нами, подсматриваем ли мы за незадачливым гражданином, смывшем с ноги в бане бирку на обратную выдачу одежды, или пробуждаемся в Ялте после случившегося землетрясения вместе с выпивохой Снопковым. Бытовые ситуации, доведённые до крайности, заставляют нас вместе и сопереживать главному герою, и умудрённо посмеиваться: дескать, я-то не таков, я бы не допустил над собою подобных издевательств судьбы-злодейки!

Если же очистить от комически звучащих рассуждений главного героя фабулу произведения, перед нами встаёт хорошо знакомая социальная проблема, биться о которую головой каждому из нас приходилось, но в несколько иных обстоятельствах. Засилье бюрократизма, заставляющего человека, даже раздетого догола, таскать за собою "важную" бумажку - вот оно, в зощенковской бане! Близка и понятна комическая затравка "встал Снопков на кривые ноги" с последующим изумлением: "А не я ли это сотворил?" - глядя на разрушительные последствия ялтинского землетрясения. Что же в ней заключено? Только ли лукавая насмешка автора над проспавшимся, накануне хорошо "надравшимся" соотечественником? Только ли удачная находка юмориста, совместившего беспамятство закоренелого пьянчужки о вчерашних дебошах с масштабным природным катаклизмом? Пожалуй, что нет. Тут просматривается изумление "маленького человека", вышедшего, согласно меткому слову критика, "из гоголевской шинели", своими надуманными, нафантазированными, измысленными с похмелья способностями. Не один только привод в милицию беспокоит Снопкова, но осознание небывалой, грандиозной, богатырской силы, заложенной в нём - силы человека-строителя коммунизма. Сквозь призму грандиозного свершившегося события Снопков видит в себе то, чего нет и быть не может. Хотим мы того, или не хотим, в глубине души снопковская переоценка собственной роли среди масштабных событий истории свойственна каждому из нас.

Нервные люди

Михаил Булгаков вывел в "Собачьем сердце" образ Шарикова, конечный продукт революционного развития люмпен-пролетария, и к концу произведения уничтожил его, не поставив в новые обстоятельства, не дав выйти за рамки грозного Отдела очистки.

Рассказы Зощенко, словно разнокалиберные зеркала комнаты смеха, то и дело отражают перелётный образ Полиграфа Полиграфовича, обретшего свои психологические особенности "на фронтах гражданской войны". Краткими, но выразительными средствами писатель даёт характеристику персонажам, появляющимся в этих зеркалах хотя бы на мгновение, пусть даже под завязку произведения.

Мы, например, ничего не знаем о судье из рассказа "Нервные люди", кроме того, что он "нервный такой мужчина попался - прописал ижицу". На этом, собственно, и оканчивается рассказ. Но и сама по себе дореволюционная забытая буква "ижица", и со всей очевидностью дёрганый жест, которым нарсудья заместо содержательной резолюции черкает бессмысленную "галочку", вполне соответствуют малоизвестному нам значению фразеологизма: "дать крепкий нагоняй, выпороть за нерадивость". Вот эта самая "ижица", официально вычеркнутая из букваря именем революции, но оставшаяся чрезвычайно живучей против воли всех вождей и трибунов нового времени, неизменно, от рассказа к рассказу, занимала внимание писателя Михаила Зощенко.

Рассказы Зощенко, перетряхивая быт коммунальных кухонь и общественных бань, сотрясая самые глубокие, низовые слои государственной жизни, докатывались сейсмическими волнами до самого Кремля. "Как в советской жизни возможно такое ?" - свербило в голове непогрешимых идеологов. А если возможно, кто в этом виноват? Народ, тёмный и неотёсанный, несущий на себе родимые пятна капитализма? Недостаточно боевито разъясняющие революционные задачи комиссары? Или облыжно клевещущий на быт советских людей писатель? Проще всего оказалось остановиться на последнем варианте.

Грустные глаза

Трудно заподозрить Зощенко в исключительном внимании к сиюминутному, проистекающему из случайной бытовой свары либо бюрократического казуса новейшего времени. О вечном, непреходящем, с равной вероятностью случающемся в советской России и где-нибудь в дельте Нила времён Рамзеса II писатель тоже говорит, и нередко. Кое-какие выводы не лишне взять на вооружение "юношам, обдумывающим житие", настолько они мудры и, по принятии к сведению, очевидны. Вот, например, история любви под названием "Грустные глаза". Сколь необдуманно мы пленяемся внешними, неверно истолкованными признаками предметов обожания! Прочесть этот рассказ непременно нужно всем приглашаемым в качестве участников на телешоу "Давай поженимся!"

Сам же Михаил Зощенко, возможно, далеко не случайно выбрал для одного из рассказов такое имя, оставив своеобразный автограф - вердикт своему юмористическому творчеству. Стоит прочесть иные, глубоко лирические, исполненные трогательной простоты строки его воспоминаний, повесть "Перед восходом солнца", чтобы понять - перед нами интеллигентный, тонко чувствующий, абсолютно непричастный "холопскому языку революции" человек. Подобно подвижникам-докторам, цель жизни которых заключалась в поиске вакцины от смертельных вирусов, Зощенко прививал к органично присущей ему высокой культуре не свойственные собственному воспитанию обороты речи.

Будучи поставленным в определённые исторические обстоятельства, писатель в юмористических произведениях заставил переболеть своих героев, а вместе с ними и себя современными болезнями общества. Заставил, свято веруя в то, что целительный смех способствует скорейшему выздоровлению.