Легковесное отношение к глубинным вопросам человеческого бытия. Динамика эмоциональных отношений в супружеской паре

УДК 82.0:801.6; 82-1/9

С. В. Бурмистрова

ЛЮБОВНО-СЕМЕЙНАЯ ПРОБЛЕМАТИКА В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ СЕРЕДИНЫ XIX ВЕКА

Исследуется русская литература 1840-60-х гг. в контексте идейно-философского дискурса о любви и браке, рассматривается поэтика любовного сюжета в произведениях писателей первого ряда и беллетристов.

Ключевые слова: гендерные исследования, феминизм, патриархатная ментальность, философия пола, беллетристика, литературоведческая компаративистика, диалог культур.

В 1840-60-е гг. в российском обществе отчетливо обозначился кризис института семьи и брака. При этом именно с реформированием семейного союза, раскрепощением женщины, изменением представлений о ее предназначении связывали возможность преобразования общества в целом. М. Л. Михайлов в публицистической статье «Парижские письма» (1859) писал: «Вопрос о положении и об организации семейства есть один из самых насущных вопросов нашего времени. Только от его разрешения зависят твердые и правильные успехи цивилизации» .

Возникшая в 1840-е гг. дискуссия о природе любви и нравственной стороне супружеского союза разделила российскую общественность на два противоположных лагеря; представители одного из них отстаивали патриархатную модель брачно-семейных отношений, а ко второму относились апологеты новой этики любви и брака.

Патриархатная модель брака и семьи, как правило, объединяет две несовместимые по своей сущности традиции: христианскую и собственно патриар-хатную. Такое наложение объясняется тем, что христианская догматика послужила базисом для становления патриархатной формы брачно-семейных отношений. При этом патриархатная логика, использовав только внешнюю атрибутику христианского учения о браке, исказила его ровно в той мере, в какой это потребовалось для утверждения «модели одного пола», т. е. андроцентричной концепции бытия.

В христианском учении брак рассматривается как «таинство любви» и сопоставляется с образом союза Христа и Церкви. В теологическом плане христианский брак ориентирован не столько на продолжение рода и удовлетворение временных природных потребностей - все это вторично, - но на воспитание в супругах совершенной любви, о которой апостол Павел говорил: «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла... Все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает» . Поэтому брак - это не итог любви, но это - возможность возрастания в совершенной любви, которая необходима человеку для воссоединения с Богом. Согласно христианской этике, в

браке происходит онтологическое и мистическое сочетание супругов в единую плоть. В этой связи органичной представляется идея нерасторжимости брака, так как развод в данном случае означает рассечение единой плоти.

Однако в 1840-е гг. христианская концепция отношения полов не имела большого распространения по той причине, что надежды на преодоление кризиса в интимной сфере человеческой жизни возлагались преимущественно на нетрадиционные подходы к ее объяснению (хотя отдельные элементы христианской концепции вошли в содержание новых моделей любви и брака). Кроме того, христианская традиция брачно-семейных отношений практически не функционировала в российском обществе в чистом виде, но, как правило, в том варианте, который возник в результате ее интерпретации патриархатной ментальностью.

Патриархатная форма организации супружеского союза складывалась в российской культуре на протяжении нескольких столетий. Качественное изменение в отношении к браку отчетливо обозначилось в XVII в., когда брак стал осознаваться не как «таинство любви», но всего лишь как частная сделка. Поскольку супружеские отношения воспринимались уже не как духовно-душевно-телесное единство, а только как «единство телесное», в лучшем случае как душевно-телесное, то они соответственно лишались мистического смысла. Если необходимым условием и одновременно целью христианского брака являлась любовь (к человеку и Богу), то в патриархатной модели она утрачивает свое первостепенное значение, а чаще нивелируется вовсе.

Патриархатная семья являет собой жесткую иерархическую систему, в которой строго дифференцированы функции мужчины и женщины. Мужчина объявляется безусловным авторитетом, а женщина является только резонатором, «придатком» мужа. Власть отца в семье абсолютна. Тотальность отцовской власти (вообще мужчины) обусловливает асимметричность созданного в логике патриархата варианта семьи. В связи с этим М. Петрашевский, связывавший главную причину дисгармоничности любовных и внутрисемейных отношений с доминированием мужчины, настаивал на необходимости «исхода из страны отцов» .

Начиная с 1840-х гг. в России наряду с уже существующими христианской и патриархатной традициями формируется новая этика любви и супружеского союза. Под воздействием философии французского утопического и христианского социализма, а также художественного творчества Жорж Санд, в котором выражался протест против стереотипных представлений о женщине и той ущербной роли, которую она играла в семье и обществе, часть российской интеллигенции (прежде всего те, кого называли «западниками») попыталась сформировать новые модели поведения мужчины и женщины в любви и браке.

Общегуманистический пафос отношения к семье и браку, характерный для теорий А. Сен-Симона, П. Леру, Ш. Фурье, В. Консидерана, Э. Кабе и др., не мог не найти отклика у российских мыслителей. Так, в доктрине П. Леру привлекала идея равенства полов и реабилитация плоти. Согласно Леру, Бог, являясь абсолютной любовью, добром, не мог сотворить ничего несовершенного, ущербного. Физический план бытия, так же как и духовный, имеет божественное происхождение и уже в силу этого не может быть злом, грехом. Равнозначные творения Бога - мужчина и женщина - не имеют оснований для того, чтобы регулировать отношения между собой по принципу доминирования, подчинения, - считал философ.

Вышедшая в 1840 г. книга Э. Кабе «Путешествие в Икарию» вызвала живой интерес в России. В этой книге большое внимание уделено вопросам о браке, семейных взаимоотношениях. В утопическом государстве Икария в супружескую связь вступают добровольно при условии взаимного психофизиологического влечения и духовной общности мужчины и женщины. Приданое и наследство не играют там никакой роли, важны только личные достоинства будущих супругов. Основу семейного счастья составляют не только духовное родство, но и труд, причем женщина трудится наравне с мужчиной. Социальная гармония возникает как результат благополучия каждой отдельной семьи. Система воспитания, сочетающая физический и нравственный аспекты, разделяется на домашнее, осуществляемое родителями, и общественное, находящееся под контролем школы. Тем не менее в Икарии женский психокосм все-таки не представлял самостоятельной ценности, поскольку главная цель воспитания и образования женщины заключалась в том, чтобы ей были близки и понятны умственные интересы мужа и она действительно смогла бы стать его полноценной спутницей.

Ш. Фурье, ставший культовым автором для большинства «петрашевцев», в своем учении резко критиковал буржуазный брак и семью, основанные на расчете и фальши, и настаивал на упразднении этих общественных институтов. В «теории страстей» Фурье страсть рассматривается как определяющее свойство человеческой натуры. В новом мире, считал французский утопист, брак будет представлять собой

свободно заключаемый и расторгаемый союз, что обеспечит наилучшее сочетание индивидуумов, а также освобождение женщины. В то же время семья утратит всякое значение .

Еще раньше Белинский в письме к Боткину от 8 сентября 1841 г. высказал мысль, сходную с идеями Фурье, о том, что для освобождения человеческой личности необходимо отказаться от семейного союза: «И настанет время - я горячо верю этому. когда не будет бессмысленных форм и обрядов, не будет договоров и условий на чувство, не будет долга и обязанностей, и воля будет уступать не воле, а одной любви; когда не будет мужей и жен, и будут любовники и любовницы, и когда любовница придет к любовнику и скажет: “Я люблю другого”, любовник ответит: “Я не могу быть счастлив без тебя, я буду страдать всю жизнь; но ступай к тому, кого ты любишь”, и не примет ее жертвы, если по великодушию она захочет остаться с ним, но, подобно Богу, скажет ей: “Хочу милости, а не жертвы.”. Женщина не будет рабою общества, но, подобно мужчине, свободно будет предаваться своей склонности, не теряя доброго имени, этого чудовища - условного понятия» .

И все-таки в 1840-е гг. звучало больше призывов не к уничтожению семейного и супружеского союзов, но к их преобразованию. Мощный импульс к переосмыслению традиционных моделей брачно-семейных отношений дала Жорж Санд, ее личность и художественное творчество. Французская романистка при этом «сделалась символом освобождения женщины, лозунгом борьбы против векового гнета» . Следует заметить, что для российских читательниц, большинство из которых не имело возможности непосредственного изучения философской литературы, романы Жорж Санд были едва ли не единственным источником знакомства с новейшими представлениями о любви и браке. Тем более что Жорж Санд, хорошо знавшая сочинения Локка, Руссо, Мабли, Лейбница, Сен-Симона, Фурье, Леру, Ламенне, «очень остро чувствовала моральный аспект философских и идеологических учений и умела талантливо его популяризировать» . При всей эклектичности мировоззрения французской писательницы важную роль в нем играли идеи утопического и христианского социализма. Философия любви Жорж Санд включала теории А. Сен-Симона (реабилитация плоти), П. Леру (равенство полов в любви), Ш. Фурье (гармония страстей) и др. Брачный союз, основанный на расчете или только на чувственном влечении, по мысли Жорж Санд, враждебен самой природе супружеской любви, понимаемой как абсолютное единство тела и души, мужчины и женщины.

В 1860-е гг. отчетливо проявились основные противоречия процесса женской эмансипации в российской действительности, обусловленные как психологической неподготовленностью самой женщины к

самостоятельности, так и отсутствием необходимой законодательной и морально-этической базы в обществе. Так, С. С. Шашков писал в конце XIX в.: «Но наше грубое невежество и азиатская барственность общественного быта. были причиной того, что чистая идея свободного чувства при первых опытах ее акклиматизации на русской почве дала нехорошие плоды. Соблазнить девушку, увлечь, ради минутной прихоти, замужнюю женщину, завязать связь с какой-нибудь модисткой или горничной и, когда надоест, бросить ее, - это сплошь и рядом выдавалось за практическое приложение принципов жоржзандизма» .

Во второй половине XIX в. продолжает развиваться прогрессистская концепция любви и брака, выработанная в 1840-е гг. на основе философии утопического и христианского социализма. В то же время настойчиво заявляет о себе радикальная точка зрения, выражающаяся в отрицании семейного союза и взаимных обязательств мужчины и женщины в брачных отношениях. Т. А. Богданович в книге «Любовь людей шестидесятых годов» очень точно охарактеризовала подход представителей этого поколения к проблемам интимной сферы человеческой жизни. Люди 60-х гг. полагали, что семью и любовь «надо очистить от мусора отживших понятий и заново построить на новых разумных началах. <.> Их не удовлетворяло искание новой формы для старых чувств. Они считали возможным изменить самые чувства» . Шестидесятники, всецело отвергавшие существующую действительность как недолжную, стремились одновременно компенсировать свое отрицание за счет переустройства этой действительности. Поэтому аксиологическое пространство эпохи определяется не только такими понятиями, как «нигилизм», «атеизм», «материализм», но и теориями сотворения нового мира (построение царства Божия на земле) и воспитания нового человека. Готовность шестидесятников действовать любыми способами во имя «всеобщей гармонии» объясняет возникновение таких явлений, как фиктивный брак и коммуна.

Н. Г. Чернышевский, один из наиболее ярких представителей поколения шестидесятников, утверждал идею самопожертвования в любви, восходящую к жоржсандовской этике. Мечтая всю жизнь «любить только одну женщину», быть верным ей «не только после брака, но и раньше брака», он был готов переступить через собственные чувства ради счастья возлюбленной. Накануне свадьбы он изложил будущей жене свои представления о любви и браке, которые, заметим, обнаруживают явное сходство с сюжетнообразными приметами романа Жорж Санд «Жак». С точки зрения Чернышевского, муж не должен ни в чем притеснять жену, только равноправие может быть основой счастья; он дает ей свободу чувств и обещает не упрекать, если жена полюбит другого или даже покинет мужа ради новой любви. Развивая идею стра-

стей Фурье, Чернышевский также полагал, что путь к гармонизации отношений между людьми лежит через следование влечению своей натуры и через отрицание долга, который меняется в каждом столетии и в каждой области.

Очевидная противоречивость шестидесятников в решении проблемы реформирования любовного и семейного союза была обусловлена характерным для их философии несоответствием между принципами уважения к свободе, естественным правам личности, любви к человечеству и интенцией к эвдемонизму, нигилизму, редукции духовной жизни человека. Эту противоречивость уже в 1860-е гг. отмечали многие из тех, кто не был вовлечен «в круговорот демократической среды». И все же в общественном сознании вожди шестидесятников воспринимались как образцы для подражания. А. М. Скабичевский вспоминает, что каждое слово Чернышевского «считалось в то время законом», а по роману «Что делать?» устраивали частную и семейную жизнь .

Но если вожди прилагали максимальные усилия для создания и реализации программ по формированию совершенного человека и совершенного мира, то большая часть последователей новой идеологии была ориентирована только на «потребление готовых истин», в результате чего страдала как сама идеология, так и ее адепты.

Современные исследователи склонны оценивать этическую концепцию шестидесятников как амбивалентную, имеющую как негативные, так и позитивные проявления. И. Б. Павлова, например, указывает на контраст между идеалом шестидесятников и их жизнестроительством. Их взгляды, по ее мнению, «оказались несоответствующими основам семейного, брачного союза, даже враждебными им. <.. > Попытки воплотить в реальности идеи романа “Что делать?” вызвали гораздо более отрицательных проявлений, чем положительных, сопровождались изломанными судьбами» .

Идейно-философский дискурс 1840-60-х гг. оказал непосредственное влияние на художественную литературу этого периода. «В 40-е годы, - отмечает В. Кулешов, - было создано много повестей об эмансипации с любовными сюжетами» . Однако следует уточнить, что подобные произведения стали появляться еще в 1830-е гг. Так, Пушкин в «Рос-лавлеве» и «Романе в письмах» (1830) одним из первых поставил вопрос об образовании женщины, ее положении в семье. При этом у Пушкина поборниками женских прав выступали и мужчины, и сами женщины, как, например, Полина, незаурядная девушка, протестующая против ограничения женской деятельности рамками семейных обязанностей; или герой «Романа в письмах», ратующий за широту умственного кругозора женщины.

В. Ф. Одоевский в повестях «Княжна Мими» (1834), «Княжна Зизи» (1839) также коснулся вопро-

са о положении женщины в современной жизни. Главной героиней повести «Княжна Мими» Одоевский сделал «старую деву», «сплетницу», т. е. женский персонаж, который никогда не занимал центральное положение в романтической светской повести. Однако Мими не всегда была такой: в молодости она была «недурна собой», но «не имела никакого определенного характера». Развитие сюжетной линии княжны Мими отражает основные вехи процесса превращения заурядной светской девушки в одного из членов того «страшного общества», «управляющего общественным мнением», которое «судит на жизнь и на смерть и никогда не переменяет своих приговоров» . Главную причину нравственного изменения героини писатель видит в условиях ее жизни, где единственная цель и смысл женского существования - замужество. Светскую девушку «учат танцевать, рисовать, музыке для того, чтобы она могла выйти замуж; ее одевают, вывозят в свет и заставляют молиться Господу Богу, чтобы только скорее выйти замуж. Это предел и начало ее жизни. Это самая жизнь ее» . Но Мими не смогла сделаться ни «доброю женою», ни «доброю матерью семейства», т. е. ее бытие утратило всякий смысл, стало почти фантомным, и сама она едва не оказалась за пределами установленного для женщины жизненного пространства. «Часто на бале она не знала, куда пристать, - к девушкам или к замужним, - не мудрено: Мими была не замужем! Хозяйка встречала ее с холодной учтивостью, смотрела на нее как на лишнюю мебель и не знала, что сказать ей, потому что Мими не выходила замуж» .

Общество, таким образом, спровоцировало «порчу» молодой девушки: «Каждый день ее самолюбие

было оскорблено......Каждый день досада, злоба,

зависть, мстительность мало-помалу портили ее сердце», пока оно не извратилось настолько, что присвоило себе право судить людей, лицемерить, клеветать. Именно с этого момента княжна Мими обрела «действительную власть в гостиных, многие боялись ее и старались не ссориться с нею» .

В литературе 1830-х гг. можно выделить целый корпус текстов, в которых так или иначе развивалась мысль о поверхностности, пустоте и бесполезности существующей системы женского воспитания и образования, а также идея о том, что в светской среде невозможна искренняя, верная любовь мужчины и женщины. Прежде всего следует назвать такие произведения, как «Спальня светской женщины» (1834) И. Панаева, «Катенька Пылаева, моя будущая жена» (1836) и «Антонина» (1836) П. Кудрявцева, «Мамзель Катишь, или Ловля женихов» (1838) П. Ефебовского, «Большой свет» (1840) и «Аптекарша» (1841) В. Соллогуба и др. Однако позиция авторов этих сочинений базировалась на традиционных представлениях о роли мужчины и женщины в семье и браке, что определяло моделирование однообразных и схематичных сюжетов о любви.

Начиная с 1840-х гг. в русской литературе появляются произведения с любовными сюжетами, обнаруживающими инновационные коллизии и ситуации. Так, одна из сюжетных линий повести И. Панаева «Ак-теон» (1842) основана на истории любви замужней женщины к человеку, близкому ей по духовным интересам. Героиня повести П. Кудрявцева «Последний визит» (1844) Анна Михайловна, так же как и героиня Панаева, вынуждена жить в браке с грубым и чуждым ей по духу человеком. Возникшее в ее сердце любовное чувство к Роману Петровичу, хозяину близлежащего поместья, автор объясняет потребностью молодой женщины в общении с мужчиной, родственным ей по интеллектуальным и духовным стремлениям. Однако общепринятый моральный кодекс, а также те жизненные обстоятельства, в которых развивались любовные отношения героев Кудрявцева, не позволяли им даже надеяться на счастье. Ситуацию неминуемой безысходности и беды усиливает описание ночного пейзажа, на фоне которого происходило свидание Анны Михайловны и Романа Петровича: «Угрюмо поднимались перед ними вековые великаны, заслоняя собою более половины горизонта. <.> Темнота наступавшей ночи еще больше сгущала их чащу и на позволяла взору проникать далеко в глубину сада. <.. > Не правда ли, эта чаща так же темна и непрозрачна, как ваши неясные надежды?» .

В романе «Кто виноват?» (1847) А. И. Герцен представил не разработанную в русской литературе тему дружбы между мужчиной и женщиной.

Вместе с тем в большинстве произведений 1840-х гг., сюжеты которых включают инновационные любовные мотивы и коллизии, сохраняются традиционные (патриархатные) репрезентации женственности. В патриархатной культуре женское начало воспринимается как пассивное, несамостоятельное, требующее активного воздействия мужского начала. Одной из перманентных идей андроцентричного мироустройства является идея «создания женщины» мужчиной. В этом плане история Любоньки Круциферской предстает как история пробуждения «простой, слабой женщины» под влиянием личности сильного мужчины.

Так, мотив Пигмалиона и Галатеи реализован в повести Ап. Григорьева «Один из многих», включающей три «эпизода», последний из которых имеет недвусмысленное название - «Создание женщины». Для поэтики Григорьева, по мнению исследователей, ключевой является «идея другого человека как зеркала» . При этом если герой Григорьева «осознается как инобытие авторского духа», то героиня именно как проекция демиургической энергии мужчины (героя/автора). Взаимопонимание и любовь в отношениях героя и героини могут возникнуть только при условии, если мужчина увидит в женщине «равного себе», т. е. продолжение самого себя, своих представлений, идеалов. Так, Званинцев, герой повести «Один из многих», признаваясь в любви моло-

дой девушке, сказал: «Я могу любить только равное себе. <.. .> Я люблю тебя, потому что Я тебя создал» .

Идея создания женщины последовательно воплощена также в тех произведениях, в которых представлен негативный вариант сюжета о женской эмансипации. Так, в жизни псевдоэмансипированных героинь Победоносцева, Плещеева, Тургенева реализован один из наиболее распространенных сценариев существования женщины в патриархатном мире, который условно можно обозначить как мимикрия. Ориентация женщины на андроцентризм, сознательное отстранение от норм женского бытия, предпочтение ценностей мужской культуры хотя и способствует выходу из круга предначертанных для женского пола ролей, тем не менее порождает только видимость свободы и самостоятельности. В действительности этот путь приводит не к утверждению самоценности женской личности, но, напротив, способствует утрате ее индивидуального начала.

Героиня Плещеева из повести «Папироска» считала, например, что женщина может достигнуть освобождения от подчиненности, только следуя мужским, наиболее успешным моделям поведения, и поэтому как «истинно эмансипированная женщина» она «любила ездить верхом, поглощать пахитосы и выпить бокал шампанского на загородном пикнике» .

Даже Тургенев, много говоривший и писавший о «духовном величии и красоте русской женщины», изобразивший «галерею женских характеров», за что был назван современниками «русским Жорж Зан-дом», тем не менее также являлся заложником «пат-риархатных призраков», в том числе мифа о создании женщины мужчиной. В повестях, написанных в 1840-50-е гг., его героини играют традиционно пассивную, зависимую от мужчины роль. Перед своим избранником девушка (например Лиза из «Дневника лишнего человека», Мария Павловна из «Затишья») «благоговеет», а разочарование в нем означает для нее одновременно и разочарование в самой себе и в итоге приводит к «увяданию» и «угасанию».

В отличие от ранних повестей, где женские образы показаны как бы извне, т. е. без раскрытия их внутреннего облика, в произведениях конца 1850-60-х гг. Тургенев тщательно прописывает момент духовного пробуждения, нравственного поиска своих героинь. Так, встреча Натальи Ласунской с Рудиным побудила ее к внутренней работе, к осмыслению своего предназначения, которое начинает видеться ей не только в роли будущей жены и матери, но и помощницы мужа «в великом деле его жизни». Навеянные эпохой 1860х гг. женские образы (например образ Елены Стаховой, героини романа «Накануне») выразили уже иные стремления женщины: к самостоятельности, материальной независимости, к чему-то вне рамок семейного счастья.

Несмотря на то, что героиня у Тургенева нравственно выше и чище героя, писатель подчеркивал, что только благодаря импульсу, исходящему от мужчины, она начинает задумываться о собственном самоопределении, о смысле своей жизни.

Доминантная в патриархатной парадигме идея «лунной зависимости», согласно которой женщина рассматривается в качестве объекта, нуждающегося в воздействии со стороны мужчины, получила своеобразное выражение в сюжетостроении тургеневских текстов. Писатель использует двухчастный принцип в организации сюжета, который также встречается у Панаева, Писемского, Дружинина и др. В первой части обычно изображается безрадостное существование девушки в чуждой ей по духу среде; во второй -повествуется о встрече героини с «деятельным человеком», под влиянием которого она учится анализировать себя, свои отношения с окружающими людьми и в целом пересматривает те ценностные установки, которыми руководствовалась прежде.

Чернышевский оказался в числе первых мужчин-писателей, выразивших критическое отношение к концептам, закрепляющим мнение о слабости, второсор-тности женщины по сравнению с мужчиной. Организуя сюжет романа «Что делать?» (1863) также по двухчастной схеме, писатель переосмыслил лежащие в ее основе идейные механизмы, функция которых заключалась в поддержании и сохранении стереотипов о неполноценности женской личности. Прежде всего он попытался разрушить устойчивый художественный принцип взаимообусловленности женской и любовной темы («содержание повести - любовь, главное лицо - женщина»). Современные зарубежные исследователи, например Джо Эндрю (Joe Andrew), пишут о том, что в русской литературе XIX в. женщина всегда изображается в мире чувств и любви, а в качестве двух основных событий, создающих движение женской жизни, выступает замужество и любовь . Функционирование в русской литературе этого принципа явилось следствием эссенциалистс-кого восприятия природы женщины как исключительно чувственной и неразрывно связанной с семейнородовой жизнью. Черты биодетерминизма прослеживаются не только в позиции тех писателей, которые выражали несогласие с идеями женской эмансипации, но и тех, которые являлись активными защитниками женского освободительного движения. А. И. Герцен, например, негодуя на то, что «мир женщины ограничен спальней и кухней», в то же время возможность самореализации женщины связывал с кругом ее природных призваний: «На женщине лежат великие семейные обязанности относительно мужа - те же самые, которые муж имеет к ней, а звание матери поднимает ее над мужем, и тут-то женщина во всем ее торжестве: женщина больше мать, чем мужчина отец; дело начального воспитания есть дело общественное, дело величайшей важности, а оно принадлежит мате-

ри. Мир религии, искусства, всеобщего - точно так же раскрыт женщине, как нам, с той разницей, что она во все вносит грацию, непреодолимую прелесть кротости и любви» .

Чернышевский расширяет сферу «всеобщего» для женщины. Это уже не только «религия», «искусство», «великие семейные обязанности относительно мужа» и материнство, но также и социальная деятельность. Так, Вера Павловна, в образе которой Чернышевский воплотил свои представления о новой, т. е. эмансипированной женской личности, отличается «независимостью» и «самостоятельностью», которых она достигла благодаря участию в социально значимом труде: она дает уроки, работает в швейных мастерских, готовится к медицинской практике.

При этом, однако, сами эмансипированные женщины, например А. Коллонтай, указывали на «схематичность» образа Верочки, не позволяющей «видеть в нем литературный, а тем более жизненный тип» .

Более или менее последовательно Чернышевскому удалось деструктурировать социокультурный миф о создании женщины мужчиной. Писатель показывает, что его героиня уже до встречи с Лопуховым, «человеком высокого интеллекта», осознавала несоответствие своего мировоззрения тем представлениям о жизни, которые были характерны для ее ближайшего окружения. Более того, Вера Павловна активно отстаивала свои взгляды, бунтовала, боролась с родительским авторитетом. В своем первом муже, Лопухове, героиня обрела не столько покровителя или руководителя, сколько друга, который помог ей «вырваться из подвала», сделать первые шаги в свободной жизни. Новый характер отношений мужчины и женщины Вера Павловна почувствовала уже при знакомстве с Лопуховым, признавшись ему, что он смотрит на нее совершенно иначе, чем другие мужчины: «Вы смотрите прямо, просто. Нет, ваш взгляд меня не обижает» . Предложенный Лопуховым фиктивный брак как средство освобождения Верочки от семейного гнета поначалу действительно

был таковым. Но именно доверие и уважение друг к другу сделали их брачные отношения по-настоящему полноценными.

Модели брачно-семейных отношений главных героев романа Чернышевский организует в соответствии с принципами любовной этики, предложенными социалистами-утопистами. Вера Павловна, например, по совету Лопухова внимательно изучила труд В. Консидерана «Destine’e Sociale». С точки зрения «новых людей», любовь помогает им «возвыситься», «умственно и нравственно совершенствоваться». Кроме того, любовь, очищенная от страстей и подчиненная разуму, имеет свойство «расширяться с любимого человека на всех людей». Поэтому, когда в любовных отношениях «новых людей» возникает треугольник (Лопухов - Вера Павловна - Кирсанов), Лопухов самоотверженно идет навстречу счастью своей жены с другим человеком. В прощальном послании он написал: «Я смущал ваше спокойствие. Я схожу со сцены. Не жалейте, я так люблю вас обоих, что очень счастлив своей решимостью. Прощайте» .

Вместе с тем сюжет романа обнаруживает, что любовная этика «новых людей» не может претендовать на абсолютную гармоничность. В этих отношениях потенциально присутствует элемент предательства, обусловленный принципом свободы в удовлетворении влечений собственной натуры. Свобода в любви подразумевает, что в любой момент мужчина или женщина могут разорвать интимную связь, следуя зову своего сердца. Любовные союзы «новых людей», изображенные в романе «Что делать?», существуют как бы вне семейно-родового космоса, обособленно, вне целостности времен (прошлое отброшено, будущее еще сон, мечта). В произведениях Достоевского, Л. Толстого, Лескова, Салтыкова-Щедрина и других современников Чернышевского тема любовная, семейная обязательно соотносится с темой рода, почвы. Достоевский считал, что «социализм (а особенно в русской переделке) - именно требует отрезания всех связей» .

Список литературы

2. Первое послание апостола Павла к коринфянам: 13, 4-8 // Библия. Книги священного писания ветхого и нового завета. М., 2004.

3. Макашин С. Салтыков-Щедрин. Биография. Т. I. М., 1951.

4. Фурье Ш. Новый хозяйственный мир, или природосообразный социетарный способ действия // Избр. соч.: в 3 т. Т. 3. М., 1954.

5. Белинский В. Г. Полн. собр. соч.: в 13 т. Т. 12. М., 1953.

6. Бразоленко Б. Лекции по истории и литературе. Русская женщина в жизни и литературе. СПб., 1908.

7. Кафанова О. Б. Жорж Санд и русская литература XIX века (мифы и реальность): 1830-60-е гг. Томск, 1998.

8. Шашков С. С. История русской женщины // Шашков С. С. Собр. соч.: в 2 т. Т. 2. СПб., 1898.

9. Богданович Т. А. Любовь людей шестидесятых годов. М., 1929.

10. Скабичевский А. М. История новейшей русской литературы 1848-1903 гг. 5-е изд. СПб., 1903.

11. Павлова И. Б. Тема семьи и рода у Салтыкова-Щедрина в литературном контексте эпохи. М., 1999.

12. Кулешов В. И. Натуральная школа в русской литературе XIX века. М., 1982.

13. Одоевский В. Ф. Княжна Мими // Одоевский В. Ф. Повести. М., 1987.

14. Кудрявцев П. Последний визит // Отечественные записки. 1844. № 9-10.

15. Ковалёв О. А. Проза Ап. Григорьева в контексте русской литературы 30-60-х гг. XIX века: автореф. дис. ... канд. филол. наук. Томск, 1995.

16. Григорьев Ап. Один из многих // Григорьев Ап. Соч.: в 2 т. Т. 1. М., 1990.

17. Плещеев А. В. Папироска // Живые картины. М., 1988.

18. Andrew Joe. Narrative and Desire in Russian Literature, 1822-49: The Feminine and the Masculine. L.: Macmillan, 1993.

19. Герцен А. И. Собр. соч.: в 9 т. Т. 2. М., 1956-1958.

20. Коллонтай А. Новая женщина // Современный мир. 1913. № 9.

21. Чернышевский Н. Г. Что делать? // Чернышевский Н. Г. Полн. собр. соч.: в 15 т. Т. 11. М., 1939-1953.

22. Достоевский Ф. М. Полн. собр. соч.: в 30 т. Т. 28-2. Л., 1980.

Бурмистрова С. В., кандидат филологических наук, доцент.

Томский государственный педагогический университет.

Ул. Киевская, 60, г. Томск, Томская область, Россия, 634050.

E-mail: [email protected]

Материал поступил в редакцию 19.05. 2010

S. V. Burmistrova

LOVE AND FAMILY PROBLEMS IN THE RUSSIAN LITERATURE IN THE MIDDLE OF XIX CENTURY

The article presents an analysis the Russian literature 1840-60 in the context of philosophical ideas about the love and marriage. The author views the construction of plot in the general and marginal texts of the literary process of XIX century.

Key words: gender research, feminism, patriarchal mentality, philosophy ofgender, dialog of culture, comparative analysis, belles-lettres.

Tomsk State Pedagogical University.

Ul. Kievskaya, 60, Tomsk, Tomskaya oblast, Russia, 634061.

ВИДЫ ЛЮБВИ В ХУДОЖЕСТВНЕННОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Цель: Показать многогранность и неизмеримость любви во всех ее ипостасях и проявлениях; показать, что различные виды любви встречаются в литературе.

Задачи: 1) Научить различать виды любви, легко находить их в тексте;

2) Развивать чувство прекрасного, творческое мышление;

3) Воспитывать любовь к литературе, родителям, окружающим людям. Сформировать понимание «истинной» любви.

Оборудование: презентация, мультимедийный проектор, компьютер.

Форма работы: беседа

Ход работы

«Когда двое делают одно и то же, получается не одно и то же»
Теренций

«Любовь не может властвовать над людьми, но она может изменять их»

Гёте

Любовь в ее различных проявлениях на протяжении всей истории человечества являлась наиболее распространенной темой произведений искусства. Попробуем проиллюстрировать виды любви на примере всем известных личностей и литературных героев.

Видео 1. Виды любви. (1:23)

ЛЮБОВЬ-ЭРОС.

Эрос (др.-греч. ἔρως) - это стихийная, восторженная влюблённость, телесная и духовная страсть. Это страсть больше для себя, чем для другого, направленного на объект любви «снизу вверх» и не оставляющая места для жалости или снисхождения. Ее духовность довольно поверхностна и иллюзорна.

«Ромео и Джульетта» Шекспира - это любовь-страсть.

Это - романтическое чувство, которое может гореть долго и ярко, но может погаснуть без следа от одного резкого слова или шокирующего поступка. Некоторые способны испытать такое чувство один раз за всю жизнь, некоторые - несколько раз. Но всегда это происходит стихийно, налетает как ураган и опьяняет человека. В этой любви нет драматизма, она - как праздник, который ждут с радостью и с которым расстаются без сожалений. Эта любовь не может долго существовать без взаимности, она дает столько же, сколько берет. Она жаждет полноты чувств и сочетания влечений ума, души и тела, но без эротической гармонии для нее все остальное может потерять смысл.

Страстной и чувственной была любовь Аксиньи и Григория Мелехова в романе Шолохова «Тихий Дон». Она горела бурно, смягчив суровый характер Григория и высвободив сдержанную страстность его натуры. Но, если бы не несчастный случай, оборвавший их любовь, вряд ли это романтическое чувство оказалось бы долговечным.

Зная тип отношений этой пары, а это отношения «Суперэго» можно попытаться промоделировать их дальнейшее развитие. Могло бы наступить, с одной стороны - любовное пресыщение, с другой эмоциональное перенапряжение, а в результате - взаимное охлаждение, очень губительное для этой любви.

Э. Асадов показал, к чему могут привести действия любви эрос. Давайте послушаем стихотворение «Лялька».

Ах, что только не делала зависть!

Убивала, сводила с ума,

Приносила девчонкам страданья!

Вот, послушай, быль есть одна.

Ну, с чего бы начать? Вот, пожалуй!

В класс девчонка вошла – новичок.

Русый волос был гладко причёсан,

Не сходила улыбка с лица.

Все ребята, конечно, встали

И директор прервал урок.

Сразу весть пронеслась по школе.

Ах, красавица, ангел какой!

И должна вам признаться, девчонки

Я ещё не видела такой.

Голубые глазёнки мигали

Будто в них зарождалась весна.

Полюбила вся школа девчонку.

Не гордилась она красотой.

Имя её было Лялька, просто куклой звали её.

Атаманом был в классе Серёжка.

Тоже славился он красотой,

И девчонки к нему так и липли,

Только думал он о другой.

Понимали все это девчонки.

Отомстить решила одна

И по школе мгновенно

Блеснула ребят клевета.

Лялька! Лялька! Ведь ты не знаешь,

Что о тебе говорят.

И лишь один не поверил Серёжка.

Вдруг поднялся и крикнул «Молчать.

Ведь всё это неправда, неправда!

Кто-то подло над ней пошутил!

Всё равно я узнаю правду

И тогда уж пощады не жди!»

И вот она, ничего не зная,

В класс спокойно вошла.

Как всегда лицо в улыбке

И румянец играет в щеках.

Вдруг подходит к ней быстро Серёжка

И серьёзно ей говорит:

«Слушай, Лялька, только без смеха.

Это верно? Записку прочти».

До того ли ей было тогда.

По листку глаза пробежали.

Улыбнулась она ему,

Но вдруг закрыла глаза:

«Люди! Люди! Зачем вы так строго?

Люди! Люди! Зачем вы так?»

И она метнулась из класса,

Замелькала в школьных дверях.

Школа, двор, дорога, машина…

Но не видит она ничего.

Слёзы! Всё застилают слёзы. Крах!

Рядом с ней он, Серёжка.

По дороге она бежала.

Завизжали вдруг тормоза.

Под колёсами Лялька лежала,

Закрывая от боли глаза.

«Лялька, Лялька, Лялька.

Слышишь, не смей, погоди!»

Слёзы льются из глаз атамана.

Сердце! Сердце бьётся в горячей груди,

Но Лялька лежит неподвижно

И ресницы слиплись в крови.

И одно лишь слышит девчонка:

«Лялька, слышишь, не смей, погоди!»

И в последнюю в жизни минуту

Вдруг сказала она тяжело:

«Я люблю лишь тебя одного».

На дороге Лялька лежала.

Рядом с нею лежал атаман,

А вокруг них люди стояли.

Каждый это без слов понимал.

Кто в этом стихотворении проявил любовь-эрос? (Девочка, которая позавидовала)

ЛЮБОВЬ-МАНИА.

Граничит с любовью Эрос. Чувство - слепое, романтическое, очень эмоциональное, порабощающее и любящего, и того, на кого оно направлено. Она порождает большинство трагедий.

«Мания» (от греческого «мания» - это болезненная страсть) – любовь-одержимость, основа которой – страсть и ревность. Древние греки называли манию «безумием от богов».

Такова любовь Анны Карениной и Вронского. Их бурные, всепоглощающие и драматические чувства, которые они проявляли друг к другу и ради которых шли на любые жертвы, не выдержали испытания временем. У Вронского с Анной в конце концов накопилась усталость от бурных эмоций, столь привлекавших вначале обоих высоким накалом. При разрыве Анна теряла намного больше, чем Вронский, так как она поставила на карту все: семью, ребенка, положение в обществе. Лишившись всего и не получив взамен ничего, кроме крушения иллюзий, Анна Каренина покончила с собой. Любовь подчинила ее и погубила.

Точно такой же исход постиг героя известного рассказа Куприна «Гранатовый браслет», принадлежащего к этому же типу личности, который ради своей любви тоже все поставил на карту, даже совершил преступление - растрату государственных денег, чтобы сделать подарок любимой женщине. Без взаимности с ее стороны жизнь потеряла для него смысл, и он решился на самоубийство.

В результате такой любви-сверхценности погибли герои Шекспира Ромео и Джульетта. Чаще такой исход принимает любовь-Маниа в сочетании с идеалистичной Агапэ.

А давайте посмотрим, какое все же должно быть отношение парня к девушке.

Видео 2. Ударь её. (3:20)

ЛЮБОВЬ-ФИЛИА.

Филиа (др.-греч. φιλία) - любовь-дружба, более спокойное чувство. Это глубокая духовная близость, которая строится на общности интересов или служении общей цели. Она обусловлена социальными связями и личным выбором. Именно филиа в учении Платона о любви было возведено на высшую ступень.

Например, Антуан де Сент Экзюпери «Маленький принц» - это дружба Маленького Принца и Лиса, дружба Маленького Принца и розы. Лев и собачка Толстого. Они были такими большими друзьями, что лев не смог смириться с потерей своей подруги. Целиком и полностью посвятили себя друг другу и нашли друг в друге все необходимое для счастья. Их отношения были полны уважения и постоянного интереса друг к другу.

Для меня настоящим образцом дружбы является великолепная четверка, А. Дюма. Атос, Портос, Арамис и Д’Артаньян. Образец настоящих мужчин, готовых не только спасти жизнь друг другу, но и отстоять честь женщины.

Посмотрите еще один пример дружбы:

Видео 3. Добро возвращается. (2:31)

ЛЮБОВЬ-СТОРГЭ.

Это любовь, полная деликатности и такта, склонная к постоянству и компромиссам ради поддержания гармонии в отношениях. Идеальная форма семейной любви, основанная на способности долго поддерживать спокойные дружеские отношения, полные нежности и простой, глубоко человечной любви к партнеру, полной сочувствия и снисхождения к недостаткам. Эта любовь раскрепощающая, когда каждый может быть самим собой и душой, и телом; когда любят человека просто за то, что он есть. Единственное, чего она не прощает - это грубости, эгоизма, притворства и неискренности, которые противны самой ее сути. Самое ценное в ней - внимание друг к другу даже в мелочах.

Сторгэ (др.-греч. στοργή) - любовь-нежность, семейная любовь, полная мягкого внимания к любимому. Нежная семейная любовь с годами превращается в любовь-привычку. О ней писал Пушкин: «привычка свыше нам дана, заменой счастию она.»

Самый выдающийся литературный пример любви-привычки - «Старосветские помещики» Гоголя. Этот рассказ, который я считаю лучшим у Гоголя, просто воплощение бессмертной фразы Пушкина. Старосветские помещики - Пульхерия Ивановна и Афанасий Иванович. Они обрели свое счастье, так как оба соответствовали высоким моральным требованиям любви - Сторгэ: верность, такт, обоюдная забота, предупредительность. Их отношения просты и естественны, без элементов игры и пафоса, присущих чете Маниловых.

Ярко изображена любовь-Сторгэ у Наташи Ростовой в романе Л. Толстого «Война и мир». В этом примере речь идет о дуальной любви. Властность Наташи (предположительно, тип Политик) и собственническая сторона ее любви, проявились в беззаветной любви к мужу, который полностью подчинился ее мягкой власти. Любовь Пьера дополняется его возвышенной жертвенностью и благодарностью за стабильность семейного счастья.

Этот вид любви возникает не только между мужем и женой, но и между родителями и детьми. В видеоролике мы увидим проявление именно этой любви:

Видео 4. Лучший сын. (3:26)

ЛЮБОВЬ-АГАПЭ.

Агапэ (др.-греч. ἀγάπη) –духовная любовь. Она полна жертвенности и самоотречения. Это любовь к другому и ради другого. Самое возвышенное, красивое, духовное, идеалистическое чувство, для которого не страшно время и расстояние. Чувственная сторона жизни может быть принесена в жертву далекому идеалу. Даже когда люди вместе, для них важнее всего духовная близость, поэтическое созвучие мыслей и чувств. При этом общность занятий и увлечений не так важна, как сходство во взглядах на жизнь. Эта любовь терпелива; она способна ждать взаимности долго и верить в нее даже при минимальных шансах.

Русские литературные героини очень часто «влипают» в Агапэ. А русским мужчинам очень нравится, когда их самоотверженно любят. Мировые религии называют эту любовь высшим из земных чувств человека. Иисус, естественно, любит всех людей любовью Агапэ.

Гротескный образ этой любви создал Н. Гоголь в романе «Мертвые души» - это Маниловы. Все свое дипломатическое мастерство и жертвенность любви Агапэ, они сосредоточили друг на друге. Их взаимный идеализм и способность строить воздушные замки не изменил им даже в старости.

В поэме «Мертвые души» помещик Манилов это образцовый семьянин и любящий отец. Он счастлив в браке и нежно любит свою жену. Манилов также - отец двоих маленьких детей. В целом, в семье Манилова царит трогательная атмосфера любви и нежности.

Итак, характеристика семейства Манилова, а также описание его жены и детей:

Члены семьи Манилова это: жена Елизавета («Лизанька»), старший сын, младший сын. Также членом семьи можно считать домашнего учителя Маниловых, который занимается с двумя сыновьями.

У Манилова с женой очень теплые и нежные отношения, несмотря на то, что они в браке уже 8 лет. Супруга Манилова - приятная, гостеприимная и образованная женщина. К сожалению, жена Манилова не занимается хозяйством и крестьянами, но в доме на это никто не жалуется. «Лизанька» настолько возвышенна, что не интересуется земными делами.

Итак, цитатная характеристика жены Манилова в «Мертвых душах»:

«... Позвольте мне вам представить жену мою [...] Душенька!...»

«... Лизанька...» «... Она была недурна, одета к лицу. На ней хорошо сидел матерчатый шелковый капот бледного цвета; тонкая небольшая кисть руки ее что-то бросила поспешно на стол и сжала батистовый платок с вышитыми уголками. [...] Манилова проговорила, несколько даже картавя...» «... Жена его… впрочем, они были совершенно довольны друг другом. Несмотря на то что минуло более восьми лет их супружеству, из них все еще каждый приносил другому или кусочек яблочка, или конфетку, или орешек и говорил трогательно-нежным голосом, выражавшим совершенную любовь [...] Ко дню рождения приготовляемы были сюрпризы: какой-нибудь бисерный чехольчик на зубочистку. И весьма часто, сидя на диване, вдруг [...] они напечатлевали друг другу такой томный и длинный поцелуй [...] Словом, они были, то что говорится, счастливы...» «... зачем довольно пусто в кладовой? [...] Но все это предметы низкие, а Манилова воспитана хорошо...» (жена Манилова не занималась хозяйством) «... Хозяйка очень часто обращалась к Чичикову со словами: «Вы ничего не кушаете, вы очень мало взяли»...» (о гостеприимности жены Манилова)

Как уже было сказано ранее, мировые религии относят любовь Бога к Агапэ.

Бог любит без всяких условий и «если». Это любовь «Агапэ» (ἀγάπη). В Библии сказано, что Бог есть любовь: Возлюбленные! будем любить друг друга, потому что любовь от Бога, и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога. Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь . Любовь Божия к нам открылась в том, что Бог послал в мир Единородного Сына Своего, чтобы мы получили жизнь через Него. В том любовь, что не мы возлюбили Бога, но Он возлюбил нас и послал Сына Своего в умилостивление за грехи наши. Возлюбленные! если так возлюбил нас Бог, то и мы должны любить друг друга. Бога никто никогда не видел. Если мы любим друг друга, то Бог в нас пребывает, и любовь Его совершенна есть в нас. (1Иоанна 4: 7-12).

Апостол Павел в первом послании Коринфянам в тринадцатой главе раскрывает свойства Божественной любви: Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает.

Любовь Агапэ готова пожертвовать всем для блага другого. Обратите внимание, это не та эгоистическая жертва присущая любви-мании! Это абсолютно искренняя любовь, от всего сердца. Смотрим видео:

Видео 5. Бусы из бирюзы. (2:36)

ВЫВОД:

Можно много типов любви выделять. Но самый важный вид, в котором любовь приносит счастье – это любовь-Агапе. Желаю всем вам, чтобы в ваших сердцах горела настоящая искренняя Любовь, которая будет проявляться во всех сферах вашей жизни: семья, друзья, личные отношения.

Обратите внимание на слова наставления и ободрения, которые оставлены в Библии – многовековой книги Мудрости:

12. Сия есть заповедь Моя, да любите друг друга, как Я возлюбил вас.

13. Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих.

14. Вы друзья Мои, если исполняете то, что Я заповедую вам.

(Св. Евангелие от Иоанна 15:12-14)

17. Сие заповедаю вам, да любите друг друга.

(Св. Евангелие от Иоанна 15:17)

И конечно же из литературы: Видео 6. Любовь и Трусость (2:47)

Эдуард АСАДОВ - ЛЮБОВЬ И ТРУСОСТЬ

Почему так нередко любовь непрочна?

Несхожесть характеров? Чья-то узость?

Причин всех нельзя перечислить точно,

Но главное все же, пожалуй, трусость.

Да, да, не раздор, не отсутствие страсти,

А именно трусость - первопричина.

Она-то и есть та самая мина,

Что чаще всего подрывает счастье.

Неправда, что будто мы сами порою

Не ведаем качеств своей души.

Зачем нам лукавить перед собою,

В основе мы знаем и то и другое,

Когда мы плохи и когда хороши.

Пока человек потрясений не знает,

Не важно - хороший или плохой,

Он в жизни обычно себе разрешает

Быть тем, кто и есть он. Самим собой.

Но час наступил - человек влюбляется

Нет, нет, на отказ не пойдет он никак.

Он счастлив. Он страстно хочет понравиться.

Вот тут-то, заметьте, и появляется

Трусость - двуличный и тихий враг.

Волнуясь, боясь за исход любви

И словно стараясь принарядиться,

Он спрятать свои недостатки стремится,

Она - стушевать недостатки свои.

Чтоб, нравясь быть самыми лучшими, первыми,

Чтоб как-то "подкрасить" характер свой,

Скупые на время становятся щедрыми,

Неверные - сразу ужасно верными.

А лгуньи за правду стоят горой.

Стремясь, чтобы ярче зажглась звезда,

Влюбленные словно на цыпочки встали

И вроде красивей и лучше стали.

"Ты любишь?" - "Конечно!"

"А ты меня?" - "Да!"

И все. Теперь они муж и жена.

Ну сколько на цыпочках выдержать можно?!

Вот тут и ломается тишина...

Теперь, когда стали семейными дни,

Нет смысла играть в какие-то прятки.

И лезут, как черти, на свет недостатки,

Ну где только, право, и были они?

Эх, если б любить, ничего не скрывая,

Всю жизнь оставаясь самим собой,

Тогда б не пришлось говорить с тоской:

"А я и не думал, что ты такая!"

"А я и не знала, что ты такой!"

И может, чтоб счастье пришло сполна,

Не надо душу двоить свою.

Ведь храбрость, пожалуй, в любви нужна

Не меньше, чем в космосе иль в бою!

ДОПОЛНИТЕЛЬНО:

ЛЮБОВЬ-ПРАГМА.

Ее принято называть рассудочной любовью. Это логическая форма любви, которая не может возникнуть стихийно, быть слишком чувственной или духовной. Более того, если она противоречит здравому смыслу и несет в себе разрушительные тенденции, человек быстро излечивается от нее. Как правило тот, у кого выражена любовь-Прагма не склонен вспоминать, переживать и долго анализировать долго свою неудачу. То, что не рационально, отбрасывается.

Так, Пьер Безухов в своем первом браке с красавицей Элен Курагиной, не встретив взаимности с ее стороны, быстро охладел и без труда вычеркнул ее из своего сердца. Избегая пересудов в обществе, он долго поддерживал видимость этого брака, не пытаясь его расторгнуть. При этом он предоставил жене свободу в выборе занятий и развлечений. При этом Пьер не переживал из-за ее измен. Она для него как бы не существовала.

Любовь-Прагма - это не обязательно брак по расчету, тем более материальному. Это просто выбор, а еще точнее - способность уживаться с партнером, который отвечает не отвлеченным, а вполне житейским требованиям нормальной семейной жизни - спокойной и налаженной в бытовом отношении. В противном случае наступает разочарование и охлаждение. Человеку с такой формы любви необходимо постоянство в отношениях и стабильность. Подходящий партнер становится его любимым приобретением, о котором он заботится, как хороший хозяин.

Такова любовь Николая Ростова у Л.Н. Толстого. Хорошо изобразил ее и Сомерсет Моэм в романе «Театр» на примере дуальной пары - актрисы Джулии и ее мужа и режисера - Майкла. Джулия любила Майкла спокойной семейной любовью-Сторгэ, а Майкл отвечал ей трезвой, рассудочной любовью-Прагма. Они видели недостатки друг друга и относились к ним снисходительно. Даже незначительные увлечения на стороне, не отражались на прочности их союза. Когда Джулия сильно увлеклась Томом, у нее хватило такта скрыть это от мужа и не травмировать его. Гроза пронеслась мимо, не затронув их семейного благополучия.

ЛЮБОВЬ-АНАЛИТА.

Самый холодный и требовательный вид любви. После начала, которым сопровождается эмоциями, как любое увлечение или любовь, наступает период холодного анализа в результате которого могут померкнуть многие достоинства партнера, питавшие чувства в начале любви. Те, у кого форма любви-Аналита склонны в первый период влюбленности наделять партнера желаемыми, но часто иллюзорными достоинствами, отсутствие которых при более близком рассмотрении может охладить это чувство.

Требования к партнеру такая форма любви может предъявлять порой очень своеобразны. Любимый человек так много «должен», а еще больше «не должен», что не разочароваться в нем со временем бывает очень трудно. Брак может быть сохранен, если основан на чувстве долга, но отношения могут сложиться весьма прохладные.

Это самая эмоционально независимая форма любви, которая не терпит компромиссов в отношениях. Ей трудно что-то навязать или в чем-то ее ограничить. Человек с такой формой отношений настаивает, чтобы его требования уважали, но сам не всегда способен считаться с требованиями партнера. Это - чувство от ума, а не от сердца, поэтому ему часто не хватает сострадания, если только оно не смягчается дополнительной формой любви, вносящей свои коррективы.

Так любил свою дочь Марью князь Болконский. Он посвящал много времени ежедневным занятиям с нею, стараясь развить ее способности и интеллект, но нисколько не заботился о том, чтобы устроить личную жизнь дочери. Целью ее жизни должно было стать постоянное самообразование, выполнение требований отца и безграничная любовь в ответ на его холодность. Он не понимал, что она из-за этого может страдать. Князь Болконский был настроен на менее ранимого, более оптимистичного и уверенного в себе партнера. Таким человеком была для него француженка-гувернантка Амелия. Ее постоянная веселость и болтливость смягчали его суровый нрав. Особенно импонировало ему то, что она была необидчивой. У дочери, наоборот, форма любви-Сторгэ, абсолютно противоположная любви - Аналита; она нуждалась в более заботливом партнере. Поэтому отношения между отцом и дочерью были так драматичны.

Что же произойдет, если полюбят друг друга два человека с формой отношений Аналита? Это хорошо показал И. Тургенев в романе «Отцы и дети» на примере взаимоотношений Евгения Базарова и Ольги Одинцовой. Эти отношения напоминали известную сказку о журавле и цапле. Взаимное уважение и восхищение то и дело сменялись недоумением, так как инициатива в выражении чувств партнером не поддерживалась. В их отношениях не хватало теплоты, простоты, способности к компромиссам.

Каждый видел в другом притягательный образ равного по уму партнера, но их отталкивала обоюдная независимость. Обоим нужен был партнер, способный своей сильной эмоциональной экспансией растопить лед их рассудочного чувства и одновременно - способный на многие уступки ради сохранения отношений. На это способен человек с формой любови-Маниа.

Их интеллектуальный поединок показал, что требования друг к другу выполняться не будут, поэтому лучше не рисковать, идя на сближение. Готовность к компромиссу первым проявил, полагавший, что женщина существо более слабое и потому рано или поздно уступит ему, но Одинцова, отвергла его предложение ради сохранения своей свободы. Она понимала, что между ними будет длительная борьба, которая ничем не кончится, так как она не та женщина, которая может подчиниться. Они расстались, и это было лучшим, что они могли сделать.

О ревности (к Эросу)

5 место. Ревность является не менее сильным чувством, чем любовь. Она разрушительна по своей сути и заставляет человека страдать, наблюдая за тем, как предмет обожания счастлив и безмятежен в обществе того, кого по-настоящему любит. Осмысление ревности – достаточно сложный процесс, потому как это чувство настолько поглощает человека, что не дает ему возможности трезво оценивать сложившуюся ситуацию. Ревнуя, многие испытывают любовь, которая граничит с ненавистью, о чем признался в своем стихотворении «О, не тревожь меня…» Федор Тютчев. Оставляя за своей избранницей право на личное счастье, автор, между тем, отмечает, что они оба влюблены. Но чувства той, которой адресованы эти строки, действительно чисты и возвышенны. Ревнивцу же вместе с любовью достается горечь утраты, досада на себя самого и неловкость оттого, что своим эгоизмом он разрушает тот образ, который создал в душе своей возлюбленной.

*** Ф. Тютчев

О, не тревожь меня укорой справедливой!

Поверь, из нас из двух завидней часть твоя:

Ты любишь искренно и пламенно, а я -

Я на тебя гляжу с досадою ревнивой.

И, жалкий чародей, перед волшебным миром,

Мной созданным самим, без веры я стою -

И самого себя, краснея, сознаю

Живой души твоей безжизненным кумиром.

4 место. Ревность, граничащая с потерей разума – еще один аспект этого непростого и многогранного чувства, которое попытался описать словами русский поэт Николай Некрасов. Его стихотворение «Ревность» наполнено болью и бессилием перед натиском коварного врага, которые способен отравить безмятежное существование любого человека. Достаточно лишь маленькому зерну ревности пустить корни в душе того, кто влюблен, как весь окружающий мир утрачивает свою красоту и привлекательность, чувства и желания притупляются, а сердцу наполняется холодной яростью, которая готова выплеснуться наружу при каждом удобном случае, причинив боль окружающим.

«Ревность» Н.Некрасов

Есть мгновенья дум упорных,

Разрушительно-тлетворных,

Мрачных, буйных, адски-черных,

Сих - опасных как чума -

Расточительниц несчастья,

Вестниц зла, воровок счастья

И гасительниц ума!..

Вот в неистовстве разбоя

В грудь вломились, яро воя, -

Все вверх дном! И целый ад

Там, где час тому назад

Ярким, радужным алмазом

Пламенел твой светоч - разум!

Где добро, любовь и мир

Пировали честный пир!

Ад сей… В ком из земнородных,

От степей и нив бесплодных,

Сих отчаянных краев,

Полных хлада и снегов -

От Камчатки льдянореброй

До брегов отчизны доброй, -

В ком он бурно не кипел?

Кто его - страстей изъятый,

Бессердечием богатый -

Не восчествовать посмел?..

Ад сей… ревностью он кинут

В душу смертного. Раздвинут

Для него широкий путь

В человеческую грудь…

Он грядет с огнем и треском,

Он ласкательно язвит,

Все иным, кровавым блеском

Обольет - и превратит

Мир - в темницу, радость - в муку,

Счастье - в скорбь, веселье - в скуку,

Жизнь - в кладбище, слезы - в кровь,

В яд и ненависть - любовь!

Полон чувств огнепалящих,

Вопиющих и томящих,

Проживает человек

В страшный миг тот целый век!

Венчан тернием, не миртом,

Молит смерти - смерть бы рай!

Но отчаяния спиртом

Налит череп через край…

Рай душе его смятенной -

Разрушать и проклинать,

И кинжалов всей вселенной

Мало ярость напитать!!

3 место. Попытку обуздать это чувство, которое не знает пощады, предпринял поэт Эдуард Асадов в своем стихотворении «Ревность», попытавшись объяснить, что физическое поражение более удачливого соперника не в состоянии решить проблему. Более того, с помощью кулаков вернуть благосклонность возлюбленной невозможно. Остается лишь честно признаться себе в поражении и смириться с тем, что судьба сложилась именно так, а никак иначе.

«Ревность» Э.Асадов

Сдвинув брови, твердыми шагами

В этот вечер под его ногами

Снег хрустит решительно и жестко.

Час назад, в просторном зале клуба,

Пестрый вихрь кружился, бушевал,

Пело сердце, рокотали трубы -

Был в разгаре молодежный бал.

Час назад он думал, что развеет

Подозрений горьковатый дым,

Час назад он верил, что владеет

Все еще сокровищем своим.

Но когда любимую увидел

С тем же длинным парнем в тюбетейке,

В сердце злые шевельнулись змейки,

Он смотрел, молчал и ненавидел.

На площадке лестницы пустой

Видел он, как обнял тот подругу,

Вот они придвинулись друг к другу,

Вот поцеловались раз, другой…

Нет, им даром это не пройдет!

Он отвергнут, только он не сдался.

Он им все итоги подведет.

Зря он, что ли, боксом занимался!

Потому суровыми шагами

Ходит парень возле перекрестка.

И недаром под его ногами

Снег хрустит так твердо и так жестко.

Только для чего готовить мщенье

И катать на скулах желваки?

Если сердце терпит пораженье,

Разве тут помогут кулаки?!

2 место. Впрочем, смирение в подобных вопросах больше характерно для женщин, которые умеют более ловко маскировать это малопривлекательное чувство под маской безразличия и иронии. Однако женская ревность более коварна и изобретательна, и, руководствуясь ею, представительницы слабого пола подчас способны причинить своим возлюбленным глубокие душевные раны. Свидетельство тому –стихотворение Марины Цветаевой «Попытка ревности», которое наполнено сарказмом и желанием унизить того, кому адресовано.

«Попытка ревности» М.Цветаева

Как живется вам с другою, -

Проще ведь? - Удар весла! -

Линией береговою

Скоро ль память отошла

Обо мне, плавучем острове

(По небу - не по водам)!

Души, души! - быть вам сестрами,

Не любовницами - вам!

Как живется вам с простою

Женщиною? Без божеств?

Государыню с престола

Свергши (с оного сошед),

Как живется вам - хлопочется -

Ежится? Встается - как?

С пошлиной бессмертной пошлости

Как справляетесь, бедняк?

«Судорог да перебоев -

Хватит! Дом себе найму».

Как живется вам с любою -

Избранному моему!

Свойственнее и сьедобнее -

Снедь? Приестся - не пеняй…

Как живется вам с подобием -

Вам, поправшему Синай!

Как живется вам с чужою,

Здешнею? Ребром - люба?

Стыд Зевесовой вожжою

Не охлестывает лба?

Как живется вам - здоровится -

Можется? Поется - как?

С язвою бессмертной совести

Как справляетесь, бедняк?

Как живется вам с товаром

Рыночным? Оброк - крутой?

После мраморов Каррары

Как живется вам с трухой

Гипсовой? (Из глыбы высечен

Бог - и начисто разбит!)

Как живется вам с сто-тысячной -

Вам, познавшему Лилит!

Рыночною новизною

Сыты ли? К волшбам остыв,

Как живется вам с земною

Женщиною, без шестых

Чувств?..

Ну, за голову: счастливы?

Нет? В провале без глубин -

Как живется, милый? Тяжче ли,

Так же ли, как мне с другим?

1 место. Между тем, женская ревность чаще всего выливается в изощренную и коварную месть. В своем стихотворении «Ревность» поэтесса Мирра Лохвицкая признается в том, что готова вытерпеть все муки ада лишь ради того, чтобы насладиться местью и причинить не менее сильную боль человеку, которого она любит, и который попросту предал ее, растоптав чувства и надежды. Однако рассчитывать на то, что месть поможет избавиться от ревности, все же не стоит, так как подобные душевные раны лечит лишь время.

«Ревность» М.Лохвицкая

Где сочная трава была как будто смята,

Нашла я ленты розовой клочок.

И в царстве радостном лучей и аромата

Пронесся вздох,- подавлен, но глубок.

Иглой шиповника задержанный случайно,

Среди бутонов жаждущих расцвесть,

Несчастный лоскуток, разгаданная тайна,

Ты мне принес мучительную весть.

Я сохраню тебя, свидетеля обмана,

На сердце, полном горечи и зла,

Чтоб никогда его не заживала рана,

Чтоб месть моя достойною была!

Тема любви в русской литературе - одна из основных. Поэт или прозаик открывает перед своим читателем томления души, переживания, страдания. Да и была всегда востребована. Действительно, можно не понимать тему отношения автора к собственному творчеству, аспекты философской прозы, но вот слова любви в литературе произнесены настолько доступно, что позволяют применять их в различных жизненных ситуациях. В каких же произведениях особо ярко отражена тема любви? Каковы особенности восприятия авторами этого чувства? Об этом расскажет наша статья.

Место любви в русской литературе

Любовь в художественной литературе существовала всегда. Если говорить об отечественных произведениях, то на ум сразу приходят Петр и Феврония Муромские из одноименной повести Ермолая-Еразма, относящейся к древнерусской литературе. Напомним, что другие темы тогда, кроме христианских, были табу. Такая форма искусства была строго религиозной.

Тема любви в русской литературе возникла в XVIII веке. Толчком к ее развитию послужили переводы Тредиаковским произведений зарубежных авторов, ведь в Европе уже вовсю писали о прекрасном любовном чувстве и отношениях между мужчиной и женщиной. Далее были Ломоносов, Державин, Жуковский, Карамзин.

Особого своего расцвета тема любви в произведениях русской литературы достигает в XIX веке. Эта эпоха подарила миру Пушкина, Лермонтова, Толстого, Тургенева и многих других корифеев. У каждого писателя было свое, сугубо личное отношение к теме любви, которое можно прочесть сквозь строки его творчества.

Любовная лирика Пушкина: новаторство гения

Тема любви в русской литературе 19 века особых высот достигла в творчестве А. Пушкина. Лирика, воспевающая это светлое чувство, у него богата, многогранна и заключает в себе целую череду особенностей. Разберем их.

Любовь как отражение личностных качеств в "Евгении Онегине"

«Евгений Онегин» - произведение, где тема любви в русской литературе звучит особенно выразительно. Здесь показано не просто чувство, а его эволюция на протяжении жизни. Кроме того, через любовь раскрываются основные образы романа.

В центре повествования герой, чье имя вынесено в заглавие. Читатель вынужден на протяжении всего романа терзаться вопросом: способен ли Евгений любить? Воспитанный в духе нравов великосветского столичного общества, в чувствах он лишен искренности. Находясь в «духовном тупике», он встречает Татьяну Ларину, которая, в отличие от него, умеет искренне и бескорыстно любить.

Татьяна пишет Онегину любовное письмо, он тронут этим поступком девушки, но не больше. Разочаровавшись, Ларина соглашается на брак с нелюбимым и уезжает в Петербург.

Последняя встреча Онегина и Татьяны случается по прошествии нескольких лет. Евгений признается молодой женщине в любви, но она отвергает его. Женщина признается, что все еще любит, но связана обязательствами брака.

Таким образом, главный герой романа Пушкина проваливает экзамен любовью, он испугался всепоглощающего чувства, отверг его. Прозрение наступило слишком поздно.

Любовь Лермонтова - недостижимый идеал

Иной была любовь к женщине для М. Лермонтова. Для него это чувство, которое поглощает человека полностью, это сила, которую ничто не может победить. Любовь по Лермонтову - это то, что однозначно заставит человека страдать: «Всякий плакал, кто любил».

Неразрывно эта лирика связана с женщинами в жизни самого поэта. Катерина Сушкова - девушка, в которую Лермонтов влюбился еще в 16 лет. Стихотворения, посвященные ей, эмоциональны, рассказывают о неразделенном чувстве, желании обрести не только женщину, но и друга.

Наталья Иванова, следующая женщина в жизни Лермонтова, отвечала ему взаимностью. С одной стороны, в стихотворениях этого периода больше счастья, однако и здесь проскальзывают нотки обмана. Наталья во многом не понимает глубокую душевную организацию поэта. В тематике таких произведений также произошли изменения: теперь они сосредоточены на чувствах и страстях.

Совершенно по-иному отражены отношения с Любовью здесь проникнуто все существо поэта, о ней говорит природа, даже Родина.

Любовь становится молитвой в стихотворениях, посвященных Марии Щербатовой. Написано всего 3 произведения, но каждое из них - шедевр, гимн любви. Как считает Лермонтов, он нашел ту самую женщину, которая понимает его полностью. Любовь в этих стихотворениях противоречива: способна излечить, но и ранить, казнить и вернуть к жизни.

Тяжелый путь к счастью героев "Войны и мира" Толстого

Рассматривая, как представлена любовь в художественной литературе, следует остановить внимание и на творчестве Л. Толстого. Его эпопея «Война и мир» - произведение, где любовь так или иначе коснулась каждого из героев. Ведь «мысль семейная», занимающая в романе центральное место, неотрывно связана с любовью.

Каждый из образов проходит тяжелый путь, но в итоге находит семейное счастье. Есть и исключения: Толстой ставит своеобразный знак равенства между способностью человека бескорыстно любить и его нравственной чистотой. Но и к этому качеству нужно дойти чередой страданий, ошибок, которые в конечном счете очистят душу и сделают ее кристальной, способной любить.

Вспомним сложный путь к счастью Андрея Болконского. Увлекшись красотой Лизы, он женится на ней, но, быстро охладев, разочаровывается в браке. Он понимает, что выбрал супругу пустую и избалованную. Далее - война, и дуб - символ душевного расцвета, жизни. Любовь к Наташе Ростовой - вот то, что дало князю Болконскому глоток свежего воздуха.

Испытание любовью в творчестве И. С. Тургенева

Образы любви в литературе XIX века - это и герои Тургенева. Автор каждого из них проводит через испытание этим чувством.

Единственный, кто проходит его - Аркадий Базаров из «Отцов и детей». Может, именно поэтому он и является идеальным героем Тургенева.

Нигилист, отрицающий все окружающее, Базаров называет любовь «дурью», для него это лишь недуг, от которого можно излечиться. Однако, встретившись с Анной Одинцовой и влюбившись в нее, он меняет не только свое отношение к данному чувству, но мировоззрение в целом.

Базаров признается Анне Сергеевне в любви, но она отвергает его. Девушка не готова к серьезным отношениям, не может отречься от себя ради другого, даже любимого человека. Здесь она терпит фиаско в испытании Тургенева. А Базаров - победитель, он стал тем героем, которого искал для себя писатель в «Дворянском гнезде», «Рудине», «Асе» и других произведениях.

"Мастер и Маргарита" - мистическая история любви

Тема любви в русской литературе 20 века растет и развивается, крепнет. Ни один писатель и поэт этой эпохи не обошел эту тему стороной. Да, она могла трансформироваться, например, в любовь к людям (вспомним горьковского Данко) или Родине (это, пожалуй, большая часть творчества Маяковского или произведений военных лет). Но есть исключительная литература про любовь: это проникновенные стихотворения С. Есенина, поэтов Серебряного века. Если говорить о прозе - это в первую очередь «Мастер и Маргарита» М. Булгакова.

Любовь, возникающая между героями, - внезапная, она «выскакивает» ниоткуда. Мастер обращает внимание на глаза Маргариты, такие грустные и одинокие.

Влюбленные не испытывают всепоглощающей страсти, скорее, наоборот - это тихое, спокойное, домашнее счастье.

Однако в самый критический момент только любовь помогает Маргарите спасти Мастера и их чувство, пусть даже и не в человеческом мире.

Любовная лирика Есенина

Тема любви в русской литературе XX века - это еще и поэзия. Рассмотрим в этом ключе творчество С. Есенина. Поэт неразрывно связывал данное светлое чувство с природой, любовь у него крайне целомудренна и сильно привязана к биографии самого поэта. Яркий пример - стихотворение «Зеленая прическа». Здесь все милые Есенину черты Л. Кашиной (ей посвящено произведение) представлены через красоту русской березки: тонкий стан, косички-ветви.

«Москва кабацкая» открывает нам совсем иную любовь, теперь она «зараза» и «чума». Подобные образы связаны, прежде всего, с душевными переживаниями поэта, чувствующего свою ненужность.

Исцеление приходит в цикле «Любовь хулигана». Виновница - А. Миклашевская, вылечившая Есенина от терзаний. Он снова поверил в то, что есть настоящая любовь, вдохновляющая и возрождающая.

В последних своих стихотворениях Есенин осуждает лживость и неискренность женщин, он считает, что это чувство должно быть глубоко искренним и жизнеутверждающим, давать человеку почву под ногами. Такое, например, стихотворение «Листья падают, падают листья…».

о любви

Тема любви в русской литературе Серебряного века - это творчество не только С. Есенина, но и А. Ахматовой, М. Цветаевой, А. Блока, О. Мандельштама и многих других. Всех их объединяет очень а страдание и счастье - вот главные сподвижники музы поэтов и поэтесс.

Примеры любви в русской литературе XX века - это великие А. Ахматова и М. Цветаева. Последняя - «трепетная лань», чувственная, ранимая. Любовь для нее - смысл жизни, то, что заставляет не только творить, но и существовать в этом мире. «Мне нравится, что вы больны не мной» - ее шедевр, полный светлой грусти и противоречий. И в этом вся Цветаева. Таким же проникновенным лиризмом пропитано стихотворение «Еще вчера в глаза смотрел». Это, пожалуй, своеобразный гимн всех разлюбленных женщин: «Мой милый, что тебе я сделала?».

Совсем иная тема любви в русской литературе в изображении А. Ахматовой. Это напряженность всех чувств и помыслов человека. Ахматова сама дала этому чувству определение - «пятое время года». Но если бы не было его - не видны бы стали остальные четыре. Любовь у поэтессы - громкая, всеутверждающая, возвращающая к природным началам.

В соответствии с обыденными представлениями любовь и брак являются синонимами, проистекают из одного источника и отвечают одним и тем же человеческим потребностям. Но, как и большинство обыденных представлений, это основывается не на действительных фактах, а на предрассудках.

У брака и любви нет ничего общего, они так же противоположны как полюса, на самом деле они антагонистичны по отношению друг к другу. Без сомнения, некоторые браки выросли из любви. Но это не потому, что любовь может утвердить себя только через брак. Напротив, это скорее объясняется тем, что лишь немногие люди смогли перерасти рамки обычая. Сегодня есть огромное количество мужчин и женщин, для которых брак является ничем иным как фарсом, но которые подчиняются этому установлению исключительно в силу влияния общественного мнения. В любом случае, хотя некоторые браки действительно основаны на любви, несмотря на то, что в иногда любовь продлжается и в браке, я считаю, что это происходит независимо от брака, а вовсе не благодаря ему.

С другой стороны, совершенно ложным является представление, что любовь может быть результатом брака. Иногда нам приходится слышать о чудесных случаях, когда поженившись люди влюбляются друг в друга, но пристальное рассмотрение этих случаев покажет, что это является лишь привыканием к неизбежному. Конечно же, постепенное привыкание друг к другу не имеет ничего общего со спонтанностью, интенсивностью и красотой любовного чувства, без которого интимная сторона брака скорее всего окажется унизительной как для мужчины, так и для женщны.

Поэтому строки, которые Данте поместил над входом в ад, - «Оставь надежду всяк сюда входящий» - в равной степени могут быть отнесены и к браку.

Брак это неудача которую будут отрицать разве что самые глупые люди. Достаточно лишь бросить взгляд на статистику разводов, чтобы понять какой неудачей на самом деле является институт брака. Для понимания этой статистики не годятся типичные филистерские аргументы, говорящие о том, что мягкость законов о разводе и растущая распущенность женщин. Во-первых, каждый двенадцатый брак оканчивается разводом; во-вторых, число разводов на тысячу человек увеличилось начиная с 1870 г. с 28 до 73; в-третьих, супружеские измены как причина для развода увеличились на 270,8% начиная с 1867 г.; в-четвертых, число уходов из семьи выросло на 369,8%.

Вдобавок к статистике существует и большое количество произведений, драматических и литературных, проливающих дополнительный свет на эту тему. (...) многие писатели раскрывают бесплодность, монотонность, убожество и неадекватность брака как фактора достижения гармонии и понимания между людьми.

Серьезый социальный исследователь не должен удовлетворяться распространенным поверхностным объяснением этого феномена. Он должен копнуть глубже саму жизнь двух полов, чтобы узнать почему брак оказывается такой катастрофой.

Эдуард Карпентер замечает, что за каждым браком стоит соединение двух миров, мужского и женского, настолько отличающихся один от другого, что мужчина и женщина должны оставаться чужими. Огражденный непреодолимой стеной предрассудков, обычаев, привычек, едва ли брак предполагает совершенствование знаний друг о друге, уважения друг к другу, без которых любой союз обречен на неудачу.

Генрик Ибсен, ненавидевший любое социальное притворство, возможно, был первым, кто осознал эту великую истину. Нора уходит от своего мужа не потому (как отметил бы недалекий критик), что она устала от своих обязанностей или же чувствует потребность бороться за права женщин, но потому, что пришла к выводу: восемь лет она прожила с чужим человеком и родила ему детей. Может ли быть что-либо более унизительное, чем союз двух чужих существ длиною в жизнь? Женщине незачем знать что-либо о мужчине, она должна беспокоиться лишь о его доходах. А что мужчине следует знать о женщине помимо того, что у нее приятная внешность? Мы не переросли еще библейского мифа о том, что у женщины нет души, что она всего-навсего придаток мужчины, создана из его ребра, для удобства джентльмена, который был так силен, что боялся собственной тени.

А может, низкое качество материала, из которого создали женщину, и было причиной ее неполноценности? Так или иначе, у женщины нет души - так зачем что-либо знать о ней? К тому же, чем меньше у нее души, тем лучше ее качества как жены, тем с большей готовностью растворится она в своем муже. Эта рабская покорность мужскому превосходству в течение столь долгого времени сохраняла институт брака сравнительно неприкосновенным. Ныне, когда женщина начинает осознавать свое значение, осознавать себя как существо, над которым не властен хозяин, священный институт брака постепенно теряет свою роль, и никакое сентиментальное оплакивание этому не поможет.

Почти с младенчества девочке твердят о браке как о конечной цели; поэтому ее воспитание и образование подчинены именно этому. Подобно бессловесной твари, откармливаемой на убой, ее готовят к браку. Тем не менее, как это ни странно, ей позволено куда меньше знать о своем назначении жены и матери, нежели обыкновенный ремесленник знает о своем ремесле. Для девочки из респектабельной семьи неприлично и непристойно знать что-либо об интимной жизни. Во имя малопонятной респектабельности брак выдает грязь и мерзость за чистейшее и самое священное соглашение, которое никто не посмеет подвергать сомнению или критике. Именно таково отношение к браку у среднего его сторонника. Будущую жену и мать держат в полном неведении о единственном ее конкурентоспособном достоинстве - сексе. Таким образом, она вступает в пожизненные отношения с мужчиной для того лишь, чтобы почувствовать потрясение, неприязнь, оскорбление сверх меры от самого естественного и здорового инстинкта, каким является секс. Не задумываясь можно утверждать, что большая доля несчастий, нищеты, нужды и физических страданий в супружестве является следствием преступного невежества в вопросах секса, невежества, которое выдают за величайшую из добродетелей. Не будет преувеличением сказать, что не одна семья распалась по причине этого прискорбного факта.

Если, однако, женщина достаточно свободна, если она достаточно созрела для того, чтобы проникнуть в тайны секса без санкции государства или церкви, ее заклеймят позором, объявят недостойной стать женой «порядочного» человека, вся порядочность которого заключена лишь в пустой голове и куче денег. Может ли быть что-либо более оскорбительное, чем мысль о том, что здоровая взрослая женщина, полная жизни и страсти, должна противиться потребностям природы, должна укрощать самое страстное свое желание, подрывая тем свое здоровье и сламливая дух, должна ограничивать себя в мечтах и видениях, воздерживаться от глубокого и великолепного сексуального влечения, пока не появится «порядочный» человек и не возьмет ее в жены? Именно это и означает брак. Разве может такой союз завершиться иначе, нежели крахом? Вот один, и далеко не последний, фактор брака, отличающий его от любви.

Наш век - век практицизма. Времена, когда Ромео и Джульетта во имя любви рисковали гневом своих отцов, когда ради любви Гретхен не стыдилась пересудов кумушек, давно прошли. Если, в редких случаях, молодые люди позволяют себе роскошь романтики, тут же вмешиваются старшие, вдалбливая в них премудрость, покуда те не «наберутся ума».

Урок нравственности, который преподносят девочке, заключается не в том, возбудил ли в ней мужчина любовь, он сводится к одному вопросу: «Сколько?» Единственное божество практичных американцев - деньги; главный вопрос жизни: «Может ли мужчина заработать на жизнь? Сможет ли он содержать жену?» Это единственное, что оправдывает брак. Постепенно эти представления пропитывают каждую мысль девушки; она мечтает не о лунном свете и поцелуях, о смехе и слезах; она мечтает о дешевых магазинах и выгодных покупках. Эта скудость души и скаредность порождены институтом брака. Государство и церковь не признают другого идеала, поскольку он единственный, который позволяет государству и церкви полностью контролировать людей.

Без сомнения, есть люди, продолжающие смотреть на любовь, не обращая внимания на доллары и центы. Эта истина особенно очевидна по отношению к тому классу, который вынужден заботиться о себе сам, своим трудом. Колоссальные перемены в положении женщины, порожденные этим мощным фактором, поистине феноменальны, особенно если помнить, что на промышленной арене женщина оказалась совсем недавно. Шесть миллионов работающих женщин; шесть миллионов женщин, уравненных с мужчинами в праве быть эксплуатируемыми, ограбленными, участвовать в забастовках и даже умирать с голоду. Продолжать, мой господин? Да, шесть миллионов, занятых в самых разных отраслях: от высочайшего умственного труда до шахт и железных дорог; да что там, среди них есть даже сыщики и полицейские. Воистину, полная эмансипация!

Женщина рассматривает свое положение работницы в качестве переходного, ожидая, что ее выкинут при первом удобном случае. Вот почему значительно сложнее организовать женщин, чем мужчин. «Зачем мне вступать в профсоюз? Я собираюсь замуж, у меня будет свой дом». Разве не об этом ей твердили с младенчества как о конечном призвании? Довольно скоро она узнает, что хотя дом и не столь огромен, как тюрьма, зовущаяся фабрикой, зато в нем куда более мощные двери и решетки. Да и хранитель его настолько предан своему делу, что от него ничто не ускользнет. Самое трагичное заключается, однако, в том, что дом больше не освобождает женщину от каторжного труда, а лишь увеличивает число ее обязанностей.

Согласно последним статистическим данным, представленным Комитету по труду, заработной плате и перенаселенности, десять процентов работниц в одном лишь Нью-Йорке состоят в браке, однако они вынуждены продолжать выполнять самую низкооплачиваемую в мире работу. Прибавьте к этому ужасу изнуряющий труд по дому - что тогда остается от «защищенности» дома и его славы? По сути дела, даже замужняя женщина из «среднего класса» не может говорить о своем доме, поскольку полным хозяином в нем является муж. Неважно, грубый или любящий муж. Я хочу сказать, что замужество обеспечивает женщину домом лишь благодаря ее мужу. Она переезжает в его дом и остается в нем на годы, пока ее личная жизнь не превратится в нечто вялое, ограниченное и скучное, как и ее окружение. Неудивительно, что женщина делается вздорной, мелочной, раздражительной, невыносимой, становится сплетницей, выгоняя тем самым мужа из дому. Ей же идти некуда, даже если бы она хотела этого. К тому же краткий период замужества и полного подчинения женщины делает ее совершенно непригодной к жизни. Она становится безразличной к собственной внешности, теряет легкость движений, не решается принимать решения, боится высказать суждение - то есть превращается в скучное существо, которое большинство мужчин ненавидит и презирает. Удивительно вдохновляющая атмосфера для того, чтобы в ней дать рождение новой жизни, не так ли?

Но как же защитить ребенка, если не посредством брака? В конце концов, разве это не самое важное соображение? Но какая пустота и лицемерие стоит за ним! Брак защищает детей, а в то же время тысячи детей оказываются без опеки и крыши над головой. Брак защищает детей, а в то же время детские дома и исправительные учреждения переполнены, а Общество защиты детей от насилия занято спасением маленьких жертв от их «любящих» родителей и передачей их в еще более заботливые руки попечительских организаций. Это просто насмешка!

Брак, быть может, может привести лошадь на водопой, но дает ли он когда-нибудь ей напиться? Закон может поместить отца ребенка под арест и обеспечить ему тюремную робу, но избавит ли он ребенка от голода? А если родитель сидит без работы или скрывается, чем поможет в этом случае брак? О законе говорят лишь когда человека надо представить на суд «справедливости», когда его надо поместить за тюремную решетку, но и в этом случае плодами его труда будет пользоваться государство, а не ребенок. Ребенку же достаются воспоминания о грязной полосатой робе папаши.

Это похоже на другой патерналистский договор - капитализм. Он крадет у человека права, данные ему с рождения, задерживает его развитие и рост, отравляет его тело, держит его в невежестве, нищете и зависимости с тем, чтобы затем учредить благотворительные общества, которые пышным цветом разрастаются на последних остатках человеческого самоуважения.

Если материнство является высочайшим предназначением женской природы, какая еще нужна защита, кроме любви и свободы? Брак лишь оскверняет, оскорбляет и развращает это предназначение. Одно из его положений - «лишь следуя мне, ты дашь продолжение жизни». Эти установления обрекают женщину на плаху, унижают и стыдят ее, если она отказывается купить право материнства, продав себя. Только брак санкционирует материнство, даже зачатое в ненависти под принуждением. Если бы материнство было результатом свободного выбора, любви, страсти, смелого чувства, разве общество возлагало бы терновый венец на невинную голову и высекало кровавыми буквами этот отвратительный эпитет «незаконнорожденный»? Если бы брак вбирал в себя все добродетели, которыми его украшают, то преступления против материнства навеки вычеркнули бы его из сферы любви.

Любовь, сильнейшее и глубочайшее из того, что есть в жизни, предвестник надежды, радости, страсти; любовь, отрицающая любые законы и любые постановления; любовь, самый свободный и самый сильный творец человеческой судьбы, как может эта неукротимая сила уравнять себя с тем жалким творением государства и церкви - с браком?

Свободная любовь? Как будто любовь может быть иной! Мужчина покупает разум, но все миллионы мира не купят любви. Мужчина подчиняет себе тело, но вся мощь земли не в силах подчинить себе любовь. Мужчина покорил целые народы, но любая армия бессильна перед любовью. Мужчина заковал и опутал дух, но он совершенно беспомощен перед любовью. Высоко на троне, со всей роскошью и великолепием, которые способно обеспечить ему его золото, мужчина остается несчастным и одиноким, если любовь обходит его стороной. Но если она приходит к нему, лачуга последнего бедняка начинает светиться теплом, жизнью, светом. Только любовь обладает волшебной властью нищего сделать королем. Да, любовь свободна и не может существовать в иной атмосфере. В свободе она отдает себя бескорыстно, полностью, без остатка. Все законоположения, все суды вселенной не могут стереть любовь с лица земли, коль скоро она пустила на ней свои корни. Если же почва бесплодна, разве способен брак оплодотворить ее? Это лишь последняя отчаянная схватка ускользающей жизни со смертью.

Любовь не нуждается в защите; она сама себе защита. И пока любовь остается творцом жизни, ни один ребенок не окажется брошенным, голодным или замученным. Я знаю, что это правда. Я знаю женщин, избравших материнство вне замужества, хотя они любили отцов своих детей. Не так уж много «законных» детей наслаждаются той заботой, той защитой, тем вниманием, какие дарует свободное материнство.

Защитники власти страшатся возникновения свободного материнства, поскольку это их лишит их добычи. Кто будет воевать? Кто будет создавать богатство? Кто будет производить полицейских и тюремщиков, если женщины откажутся беспрекословно растить детей? Нация, нация! - кричат короли, президенты, капиталисты, священники. Нужно сохранять нацию, даже если женщина при этом превращается в простую машину. При этом институт семьи является единственным клапаном для выпускания пара, который позволяет избегать пагубного сексуального раскрепощения женщины. Но эти безумные попытки сохранить состояние порабощенности тщетны. Тщетны и эдикты церкви, и безумные атаки власть предержащих, и даже рука закона. Женщина более не желает быть частью производства расы больных, слабых, дряхлых и несчастных человеческих существ, у которых нет ни силы, ни нравственного мужества сбросить ярмо нищеты и рабства. Вместо этого она хочет иметь меньше детей, которых бы она растила в любви и воспитывала лучше, и чтобы это было результатом ее свободного выбора, а не принуждения, которое несет с собой брак. Нашим псевдо-моралистам еще только придется дорасти до глубокого чувства ответственности в отношении ребенка, которое проснулось уже в груди женщины благодаря любви к свободе. Она лучше откажется от радости материнства, чем принесет новую жизнь в мир, который дышит разрушением и смертью. И если она становится матерью, то для того, чтобы дать ребенку самое глубокое и лучшее, что есть в ней самой. Ее девиз - расти вместе с ребенком, и она знает, что только таким образом она может воспитать в нем подлинную мужественность или женственность.

Ибсен, должно быть, представлял себе свободную мать, когда мастерскими штрихами нарисовал портрет госпожи Альвинг . Она была идеальной матерью, потому что она переросла рамки брака и все его ужасы, потому что она разбила цепи и позволила своему духу свободно воспарить, пока он не вернул ей личность, возрожденную и сильную. Увы, это произошло слишком поздно, чтобы спасти радость ее жизни, Освальда, но не слишком поздно, чтобы осознать, что любовь при условии свободы является единственным условием подлинно прекрасной жизни. Те, кто, как госпожа Альвинг, заплатил кровью и слезами за свое духовное преображение, осуждают брак как обман, пустое и мелкое издевательство. Они знают, что единственной творческой, вдохновляющей, возвышающей основой для возникновения новой расы людей, нового мира является любовь, вне зависимости от того, продолжается ли она лишь недолго или длится вечно.

В нашем нынешнем поистине пигмейском состоянии, любовь и правда является чужой ля большинства людей. Непонятая и отовсюду изгнанная, она редко пускает где-нибудь корни; а если это и происходит, то она вскоре сохнет и умирает. Ее нежная ткань не выдерживает стресса и напряжения повседневного изнурительного труда. Ее душа слишком сложна, чтобы приспособиться к мерзкому лаю нашей общественной структуры. Она плачет и страдает вместе с теми, кто так в ней нуждается, но в то же время не способен подняться до ее вершин.

Когда-нибудь мужчины и женщины поднимутся и взойдут на горную вершину, они встретятся, сильные и свободные, готовые испытать любовь и согреться в ее золотых лучах. Какое воображение, какой поэтический гений может, хотя бы приблизительно, предсказать возможности подобной силы в жизни людей? Если мир когда-либо и узнает истинное единение и близость, то родителем будет любовь, а не брак.

Современные статистические данные о разводах в России также говорят о многом - прим. ред.

Героиня одноименной пьесы

Героиня пьесы «Привидения»

посвящена исследованию того, как выражены в концепциях русских писателей XIX века их идеалистические представления о женской красоте, любви, браке. Данная глава (это обусловлено логикой работы) полностью посвящена анализу произведений русской литературы XIX века, т.е. дочеховской традиции. Такой обзор необходим для того, чтобы показать, от чего отталкивался Чехов, переосмысливая и переоценивая сложившиеся представления об идеале женской красоты. В диссертации рассматриваются наиболее репрезентативные, с нашей точки зрения, произведения, отражающие названные тенденции. Разумеется, сделанный обзор не претендует на всеохватность.

Несмотря на то, что представление о женской красоте от эпохи к эпохе меняется, стремление писателя к идеалу остается постоянным. Красота в русской литературе XIX века – категория этическая, она неразрывно связана с добром. Вектор двум направлениям в восприятии и изображении женской красоты задали Пушкин и Гоголь. С одной стороны – идеальный, надмирный образ, созданный поэтом, с другой – трагическая антиномия идеального и реального, духовного – плотского, Божественного – дьявольского. Олег Клинг справедливо говорит о том, что антиномия «высокое – низкое» в изображении любви проходит через всю русскую литературу – Гоголь, Достоевский, Толстой. Исследователь показывает, как эта антиномия по-разному преломлялась в творчестве символистов и постсимволистов 31 . Мы рассматриваем, как эти две тенденции воплощались в произведениях русских писателей второй половины XIX века. Мы также показываем влияние Жорж Санд и ее романов на формирование нового типа женщин и супружеских отношений, которые нашли отражение в произведениях русских писателей XIX века.

Стихотворение А.С. Пушкина «Я помню чудное мгновенье» -- это пример того, как творческий вымысел и фантазия приукрашивают действительность. Поэт творит легенду, возвышая любовь, вдохновительницей которой становится даже не женщина, а некая неземная, ангелоподобная субстанция -- «гений чистой красоты», -- бесплотное создание, эфемерное, как «видение», дух, витающий в эмпиреях. Это божество с реальным женским именем поднимается над действительностью, настраивая читателя на возвышенную идеальную любовь. Несмотря на то, что реальный прототип и отношение Пушкина к конкретной женщине – А.П. Керн – расходились с воспетым поэтическим образом 32 , для нас важно то, что поэт создал культ возвышенной женщины в соответствии с этико-эстетическими представлениями своей эпохи.

В раннем очерке «Женщина» (1829) Гоголь обращается к диалогу Платона с его учеником Телеклесом о сущности женской красоты и утверждает превосходство женского начала – физической красоты, искусства и любви, которые одухотворяют мужчину. Вместе мужское и женское создают идеальное гармоническое единство. Это близко к шиллеровской концепции. Однако в более поздних произведениях писателя материальная красота вызывает содомские страсти и губительна для души. Красота и святость у Гоголя, как правило, несоединимы. По Гоголю, женская земная красота – зло. Желая утвердить гармонию отношений в браке как духовное единство мужского и женского начал, Гоголь парадоксальным образом разрушает идиллию. Его Филемон и Бавкида – старосветские помещики -- живут в полной гармонии и согласии друг с другом, но их отношения абсолютно лишены какой бы то ни было эротики.

В 1840-е -- 1860-е годы Х1Х века «женский вопрос» со всей очевидностью и остротой обозначился в русском обществе. Произведения Жорж Санд явились своего рода культурным детонатором. Взгляды Жорж Санд, утверждавшей плотскую любовь, вступали в противоречие с религиозно-патриархальным представлением о положении и роли женщины в семье и обществе. Своими произведениями писательница устанавливала новую мораль по отношению к женщине.

На Чернышевского сочинения и личность Жорж Санд оказали самое непосредственное воздействие. Роман «Жак», в котором «проблема любовного треугольника решалась в соответствии с принципом «свободного сердца», вдохновил Чернышевского на практическое применение литературной модели как в собственном браке, так и в романе «Что делать?». Чернышевский был не только горячим сторонником и последователем идей Жорж Санд в деле освобождения женщины и новой этики отношений в супружестве, он также развил основные мысли писательницы и придал им более глобальный смысл, трансформировав их в теорию о переустройстве общества на основе всеобщего равенства (И. Паперно). Разрушая общественный и христианский кодекс морали, Чернышевский в своих произведениях рационализировал и «узаконил» право женщины на супружескую измену. При всей утопичности и уязвимости, особенно с художественной точки зрения , романа Чернышевского его позицию по отношению к эмансипации женщин не обошли вниманием русские писатели и философы.

Достоевский остро отреагировал на то, как были трансформированы идеи Жорж Санд Чернышевским. То, как решал автор социальной утопии сложные проблемы любовных треугольников, связывая напрямую проект о переустройстве общества с преобразованием отношений в семье и браке, вызывает полную сарказма отповедь в повести «Вечный муж». Достоевский показал, как, с одной стороны, любовные отношения укладываются в знакомые нам литературные схемы и как, с другой стороны, неожиданны и непредсказуемы могут быть в реальной жизни мотивы поведения человека. Направляя нас по пути хорошо знакомых схем любовных треугольников, описанных в литературе («Провинциалка» Тургенева), или же, отсылая к образам благородных разбойников и мстителей Гюго и Шиллера, Достоевский неожиданно взрывает ситуацию фарсовой сценой, в которой выясняется, что обманутый муж был влюблен в своего соперника. Достоевский открывает подполье человеческой психики, которую невозможно рассчитать, как это хотят сделать архитекторы рая на земле, нового общества, в котором все будут сосуществовать в согласии. Достоевского интересуют такие случаи поведения, которые не укладываются в привычные схемы, но которые невозможно не учитывать, когда речь идет о любви и браке.

Гончаров неоднозначно относился к Жорж Санд и спорил с Белинским. Идеи женской эмансипации, несомненно, не оставили Гончарова равнодушным. Однако он считал, что вопрос сложнее, чем простые декларации о равенстве женщин и мужчин.

Любовь -- основа всех трех романов Гончарова. В спорах о том, что есть художественная правда и как надо изображать действительность , а также о соотношении этического и эстетического компонентов в художественном произведении Гончаров последовательно продолжал защищать позиции идеализма и в те годы, когда начались атаки на идеализм со стороны натурализма. Трезво осознавая ту пропасть, которая отделяет действительность от идеала, писатель считал, что необходимо, чтобы художественное произведение вело читателя к идеалу, единству правды, добра и красоты. Для Гончарова – это прописные истины эстетики, основы концепции Шиллера. Гончаров в своих романах стремится представить читателю образ гармонической личности, в которой соединяются трезвый просвещенный ум, деятельная энергия, нравственность, духовность, чувство прекрасного и телесная красота. И это, как убедительно доказывает немецкий ученый П. Тирген на примере романа «Обломов», совпадает с идеями Шиллера о связи духа и материи, конкретнее -- о неразделимой связи физического и морально-эстетического состояния человека. Русский писатель верил в высокую, преобразовательную силу любви, которая дает импульс уму и сердцу, пробуждает ото сна, вдохновляет к творчеству, искусству. На оппозиции сон -- пробуждение, жизнь – омертвение, окаменелость построены романы Гончарова. В романе «Обломов» Ольга Ильинская, взяв на себя роль Пигмалиона, пытается вдохнуть жизнь в бездеятельную душу Ильи Ильича. Однако, провалившись как Пигмалион в отношениях с Обломовым, Ольга становится Галатеей в любовных и супружеских отношениях со Штольцем и успешно исполняет эту роль. Гончаров не остановился на созданной им в романе «Обломов» идеальной супружеской паре как эталоне любви и образе Ольги Ильинской как идеале женской красоты. В последнем романе «Обрыв» писатель показывает бесконечный процесс поиска женского идеала, воплощающего гармонию триединства правды, добра и красоты . Борис Райский -- художник, одержимый идеей найти такое художественное изображение, которое соединило бы идеал и действительность как неделимое целое. В романе «Обрыв» он берет на себя роль Пигмалиона, только он никак не может найти свою единственную Галатею. Пигмалион-Райский мечтает о соединении телесной красоты с красотой духовной. Несомненно, для Гончарова, как и для его героя, художника Райского, высший тип красоты воплощен в образе Сикстинской Мадонны. Именно ренессансное, земное начало, соединенное с духовностью в образе Мадонны Рафаэля, и привлекали Гончарова.

Противоречие между идеальным и реальным Тургенев представил в двух типах женщин: женщины-вакханки, пробуждающей в мужчине иррациональные чувства , и женщины, воплощающей гармоническое рациональное начало идеального мира античности. Любовь захватывает героев Тургенева, лишая индивидуальности. В стихотворении в прозе «Любовь» Тургенев кратко и емко формулирует состояние влюбленного человека, ощущающего вторжение чужого «Я» как смерть собственного «Я». Поэтому любовь воспринимается Тургеневым как чувство, трагическое для земного существа, плоть которого конечна. Тургеневские женщины-вакханки порабощают мужчин («Переписка», «Дым», «Вешние воды»). Любовь-рабство, изображенная Тургеневым, вызывает ассоциации с произведениями Захера-Мазоха. Сходство было отмечено уже современниками Тургенева, а сам австрийский писатель считал себя продолжателем российского коллеги. Ностальгия по утраченному греческому миру, его цельности и красоте, несомненно, присутствует в тургеневском дискурсе. Напомним, что еще в раннем стихотворении, посвященном Венере, Тургенев говорит о том, что для современного человека Венера – это миф, и он поклоняется не Венере-богине, а ее копии, красоте рукотворного образа, созданного художником из мрамора. Встреча с совершенством античной красоты в реальной жизни («Три встречи») – это сон, поэтическая иллюзия. Повествователь любит сон, миф, статую, идеал, тот образ, который конструирует его воображение, искусство, а не реальную женщину – создание природы. Философские размышления Тургенева близки шиллеровским, его идее о том, что искусство – это игра, а также о том, что возвращение к природным началам, «золотому веку» обогащено знанием, нравственной ответственностью, свободой выбора. Вернуться к своей цельности, по Шиллеру, культурный человек может через идеал.

Эволюция взглядов Толстого от утверждения идеала гармонических отношений между мужчиной и женщиной до полного отрицания супружества рассматривается на примере двух знаковых, на наш взгляд, произведений писателя. В работе впервые сделан полный сравнительный анализ показывающий эволюцию взглядов Толстого на супружеские отношения. «Семейное счастье» (1859) и «Крейцерова соната» (1889) -- это две вехи на пути постижения Толстым диалектики любви, всей сложности взаимоотношений мужчины и женщины, соединившихся в браке. Повесть «Семейное счастье» -- прелюдия к «Войне и миру» и «Анне Карениной», «Крейцерова соната» -- послесловие. «Семейное счастье» написано Толстым до его женитьбы в 1862 г. и до знакомства с идеями Шопенгауэра, которые он воспринял с большим сочувствием. В «Крейцеровой сонате» отразились идеи и настроения не только Толстого-человека, пережившего кризис семейных отношений, но также и писателя-философа, подвергшего пересмотру свои прежние идеалы, представления о любви и браке на сломе эпох. Оба произведения -- исповеди: в ранней повести – рефлексия женщины о супружеских отношениях, в поздней – исповедь мужчины, ставшего убийцей своей жены. Соната Бетховена Quasi una fantasia (Лунная соната) звучит в «Семейном счастье» дважды: в начале, в момент зарождения любви между героями, и в конце повести после пережитых испытаний «семейного счастья»; соната № 9 для скрипки и фортепиано ля мажор, opus 47, того же композитора определяет драматический конфликт повести «Крейцерова соната». Оба рассматриваемых словесных произведения – своего рода параллели музыкальным. Музыкальные включения в структуру толстовского повествования эксплицируют подсознание человеческой психики, открывают тонкий мир интуиции героев в те моменты эмоционального напряжения, когда, по Шопенгауэру, желания и ощущения человека не поддаются логическому, рациональному осознанию. В «Семейном счастье» Толстой представляет свою концепцию семьи, которая близка идее Ж. Ж. Руссо о том, что любовные страсти губительны для семейного счастья. Толстовское понимание женственности и супружеских отношений противостоит набиравшим силу в середине XIX века в России идеям о равноправии полов, свободной любви и новым представлениям о браке, инспирированным Жорж Санд. Идеал материнства и семьи, получивший наивысшее позитивное воплощение в «Войне и мире», а затем проведенный Толстым через испытание в «Анне Карениной», не потерял для писателя своего значения. Создав образ попавшей в вихрь страстей женщины, потерявшей цельность, поставленной перед выбором между чувствами и супружеским долгом, между любовью и материнством, писатель показал кризис патриархальной семьи и встал на защиту женской добродетели в супружестве. По Толстому, красота без добродетели -- зло. «Крейцерова соната» была написана Толстым в то время, когда в обществе дискутировались вопросы о браке и праве на развод, о возможности женщины выбирать супруга по любви, когда наступивший в его собственных семейных отношениях кризис совпал с более глубоким душевным конфликтом, с ощущением бессмысленности земного существования, итогом которого является смерть. Лишено гармонии земное существование, где идет постоянная борьба между живыми существами. Человек, показывает Толстой в статьях этого периода, -- по своей природе существо плотоядное, способное уничтожать себе подобных. Мужчина и женщина, отличающиеся друг от друга и по физиологическому устройству, и по воспитанию, не могут придти к взаимопониманию. Война между полами, по Толстому, -- это война на биологическом уровне. Натуралистические черты в изображении плотской любви, биологический детерминизм, а также подрыв основ патриархальной семьи соответствовали новым тенденциям в европейской литературе. Поэтому неудивительно, что Толстой, наряду с Золя, Ибсеном, Ницше, Вагнером и другими представителями модернизма, был причислен Максом Нордау к вырожденцам. Главное, что отличало Толстого от писателей-натуралистов, которых он сам критиковал, это то, что русский писатель давал читателю позитив, идеал. Деконструируя и низвергая плотскую красоту женского тела, а также разрушая саму идею супружеских отношений, Толстой вместе со своим героем протестует против природы – деления людей на два враждующих между собой пола. Толстой приводит своего героя (и солидаризируется с ним сам в «Послесловии» к «Крейцеровой сонате») к идее бесполых браков, к братству. Это было крайнее выражение осознания писателем кризиса прежних представлений об идеале женственности. Разоблачая супружество, в основе которого, по Толстому, наслаждение, писатель говорит, что любовь между полами отдаляет человека от любви к Богу. После перелома 1880-х годов идеалом для Толстого становится бесполая любовь ко всем людям и к Богу. На пепелище прежних своих идеалов – патриархальной семьи, материнства, -- освященных триединством правды, добра и красоты , Толстой утверждает христианский идеал Бога, в совершенном образе которого воплотилась эта триада. Повесть «Крейцерова соната» вызвала полемику. В этой связи заслуживает внимания рассказ Н.С. Лескова «По поводу «Крецеровой сонаты» (1890), в котором утверждается идеал материнства.

В IV главе «Демифологизация женского идеала и супружеских отношений в эпоху скептицизма» рассматривается то, как идеи Ницше, социальная и культурная модернизация общества, женская эмансипация обострили проблему взаимоотношения полов и как это отражено в произведениях западноевропейских писателей, влиявших на новое представление о женщине. В творчестве Чехова идеалистические тенденции русских писателей XIX века подвергаются пересмотру.

Становление Чехова как писателя приходится на тот период, когда в постреформенной России происходит бурное развитие капитализма и смена социокультурной парадигмы жизни. Формируется новая культура, которая отвечает буржуазным вкусам и запросам «маргиналов», хлынувших в большие города. С разрушением главенства элитарной классической культуры размываются границы «высокого» и «низкого», складывается ситуация культурного полицентризма, культура развивается «вширь» и по горизонтали. С развитием новых жанров массовой литературы расширяется коммуникационное пространство. Россия вступает в более тесное взаимодействие с западной культурой. Причем диалог культур происходил не только на уровне высокого искусства. Чехов начал свой путь в литературе, сотрудничая в массовых изданиях 1880-х годов. Работа в юмористических журналах, как и другие факторы, в частности, естественнонаучное образование, повлияли на формирование другого мироощущения, отличного от «классиков», возлагавших на литературу высокую воспитательную миссию.

На изменение социальной роли женщины на рубеже XIX – XX веков мужчины отреагировали по-разному: от разрушительной иронии (Ницше) до серьезной полемики в трудах философов, психологов, социологов. Эта важнейшая тема нашла выражение как в произведениях высокой, так и массовой литературы. «Женский вопрос» поляризовал общество. Мы рассматриваем то, как в произведениях двух крупнейших писателей рубежа веков Ибсена и Стриндберга выразились противоположные точки зрения на проблему женской эмансипации, роль женщины в семье. Ибсен, в произведениях которого образы сильных независимых женщин, помогающих мужчине обрести свое «Я», найти любовь и реализацию в творчестве (Хильда, Ирена), женщин, для которых необходима свобода выбора (Нора, Элида, Гедда), получил репутацию феминиста. Драма «Кукольный дом», в которой ставятся под сомнение патриархальные традиции семьи, шокировала викторианское общество и дала импульс к полемике: Макс Нордау в ответ написал пьесу «Право любить», защищавшую интересы «здоровой» семьи, а Стриндберг новеллу «Кукольный дом». В отличие от морализаторства Нордау, Стриндберг показывает противоборство мужчины и женщины как вечный конфликт, «поединок роковой» -- эта тема проходит красной нитью через все творчество шведского писателя. Стриндберг – сторонник патриархальной семьи – в книге «Браки»(1884-1885) отстаивает необходимость правильного воспитания женщин с раннего возраста. Многие идеи Стриндберга, последовательного дарвиниста, близки и Чехову, хотя он не занимал столь радикальной позиции в женском вопросе. Изображение распада семьи – это то новое, что входит в драму конца XIX – начала ХХ века с изменением соотношения ролей в обществе, эмансипацией женщин.

На примере пьес Ибсена, Стриндберга и Чехова в диссертации показано, как изменение социальной роли женщины отразилось на драматургических приемах –

соотношении ролей в системе персонажей. Идея сильной женщины, вытесняющей со сцены жизни мужчину, воплощена в драматургии Ибсена («Привидения», «Гедда Габлер), Стриндберга («Фрекен Жюли», «Отец», «Пеликан»). Отец в этих пьесах представлен как внесценический персонаж или, как в «Отце» Стриндберга, поверженный женщиной мужчина, потерявший свои маскулинные свойства. В пьесах Чехова значимо отсутствующий образ отца является сюжетообразующим элементом (Чайка»), смысловым маркером, указывающим на распад патриархальной семьи в «Трех сестрах», где взрослые дети оказываются нежизнеспособны, в «Вишневом саде», где роль «патриарха» берет на себя старый слуга Фирс.

Фрустрация мужчин по отношению к сильной женщине, femme fatale отражена в произведениях многих мистиков-декадентов, таких как Октав Мирбо, Ганц Гейнс Эверс и др. Доминирование женщины вызывает мистический ужас. Садизм в женщине представлен как физиологическая экзальтация любви -- «Сад мучений» О. Мирбо. В мистическом рассказе Эверса образ женщины-паука, заманивающей в свои сети мужчин и убивающей их как самка-паук, приобретает значение символа. Шведский писатель Ула Ханссон, один из рассказов которого «Раздвоенное “я” был опубликован в суворинском «Новом времени», старается понять психофизиологическую основу раздвоения личности, причину инстинктивного страха, сексуального кошмара, чем становится для его мужских персонажей любовь. В его рассказах показаны типы сломленных, поверженных женщинами мужчин, нередко доведенных до самоубийства. Сексуальные отношения вызывают страх в душе утонченных, нервных мужчин перед новым типом женщин-амазонок. В произведениях Чехова, как и Ханссона, показана двойственная психофизиологическая природа мужчин с женскими чертами и женщин -- с мужскими. Французская исследовательница Ж. де Пруайар хорошо продемонстрировала этот кажущийся парадокс на примере «Драмы на охоте» 33 . Доминирующие женщины и слабые мужчины есть как в ранних, так и поздних произведениях Чехова («Шампанское», «Ведьма», «Тина», «Попрыгунья», «Супруга», «Анна на шее», «Ариадна», «Чайка», «Три сестры»). Сексуальное доминирование женщины доводит до самоубийства гимназиста («Володя»). Зоологические сравнения, иллюстрирующие сущность мужчин и женщин, часто встречаются в произведениях писателя. Но в отличие от мистиков-декадентов, у Чехова зооморфизм в характеристиках персонажей свидетельствует о связи писателя с дарвинизмом. Например, у Чехова встречаем метафору, характеризующую отношения полов: муха-самка пьет кровь из паука («Соседи»), однако эта метафора не вырастает до масштабов сексуального кошмара, как у Эверса, и образ не является основой сюжета.

У нас нет прямых доказательств, что Чехов был знаком с произведениями Ханссона, поэтому нельзя с полной уверенностью утверждать, что «Страх» Чехова -- отклик на рассказ Улы Ханссона «Раздвоенное я», хотя и исключать такую возможность тоже нельзя, т.к. Чехов, несомненно, был знаком с публикациями газеты «Новое время». Скорее всего «Страх» Чехова – это отклик на злободневную проблему взаимодействия полов, широко обсуждавшуюся в литературе. Страх Силина связан с тем, что он не понимает своих отношений с женой и у него развивается невроз, боязнь жизни. Страх, как вытекает из содержания рассказа, -- следствие грехопадения. Однако, несмотря на то что оба мужчины, введенные в грех женщиной, начинают испытывать страх перед жизнью, в рассказе Чехова, в отличие от Ханссона, Эверса, Мирбо, нет демонизации женщины. Напротив, мы знаем, что и жена Силина, вступившая в брак без любви, несчастна. Рассказ имеет почти водевильный финал: муж, забывший в комнате друга фуражку, уличает любовников и уезжает из дома, «точно боясь погони». Страх передается и другу. Ирония над провинившимися изгнанниками из рая пронизывает повествование.

Книга Скальковского «О женщинах. Мысли старые и новые» интересна как альтернативный взгляд на взаимоотношения полов. В отличие от декадентской тенденции, в книге Скальковского – продукте массовой литературы – актуальная проблема времени представлена в легкой ироничной форме. Компилятивная книга Скальковского «О женщинах» выдержала шесть изданий за год и была очень популярна. С позиций мужского шовинизма автор дискредитирует женщин. В его книге судятся женщины за неверность в браке, рассматриваются проблемы разводов, проституции, экономическая зависимость женщин от мужчин в браке оценивается как проявление узаконенной проституции, утверждается вред женского образования и эмансипации, критикуются неспособность женщин к искусству и их неумение распоряжаться деньгами, а также заниматься экономическими вопросами в семье. Книга вызвала резонанс, на нее откликнулись как серьезные издания, так и массовые. Низовая культура подхватила темы и иронический по отношению к женщинам тон. Рассказ Чехова «О женщинах» -- ирония над мужским шовинизмом Скальковского. Цитаты и аллюзии на трактат Скальковского встречаются и в других произведениях Чехова. Хотя книга шла вразрез с прогрессивными идеями времени и не являлась оригинальным концептуальным произведением, тем не менее это ценное свидетельство осмысления и популяризации актуальных вопросов времени.

В рассказе «Шуточка» (в первой ее редакции) есть не только отсылки на книгу Скальковского, но и сам тип поведения героя, в котором выражено явное гендерное превосходство мужчины, напоминающее позицию знатока женских сердец, автора трактата «О женщинах». Впоследствии, переработав рассказ, Чехов придал ему элегический финал в духе тургеневских и своих собственных произведений, таких как «Верочка», «Дом с мезонином» и др.

Рассказ «Верочка» обычно интерпретируют как вариацию темы «русский человек на rendez-vous». Однако Чехов показал ситуацию как изжившее себя клише, где оба героя -- он и она – нелепы. Верочка – это литературный тип девушки, усвоившей книжные идеалы, которые она пытается реализовать на свидании, но герой ее не понимает. Подобная ситуация часто встречается у Чехова как в ранних произведениях («Безотцовщина»), так и в поздних («Ионыч», «У знакомых») и др. Герой рассказа «На пути» соотносился как современниками Чехова, так и последующими интерпретаторами, с рудинским типом. Связь с Тургеневым несомненно есть, но с другим произведением -- с рассказом «Странная история». Сюжет, в котором девушка из хорошей семьи с фанатическим самоотречением пошла за своим учителем юродивым ради веры, трансформирован Чеховым. Именно рассказом о собственной вере увлекает свою случайную собеседницу Лихарев. Меняя идеалы, Лихарев каждый раз делает их своей религией. Он мыслит себя идейным наставником женщин, которые становятся его жертвами (жена, мать, дочь). Чехов показал очень важную особенность таких людей – непостоянство идейных увлечений. Это связано с тем, что идеалы не могут быть вечны, со временем они устаревают, и тогда возникает потребность в новой вере. Иловайская не встала на путь самоотречения во имя идеалов, она вовремя очнулась ото сна, в который поверг ее магией своих речей Лихарев. В том, что писатель дает возможность героине отрезвиться и уйти от чар возвышенных идей, и состоял спор Чехова с популярными толстовскими и народническими концепциями об отношениях между мужчиной и женщиной, построенных на общности идеалов. Этот спор Чехов ведет и в ироничном фельетоне «В Москве», и в рассказе «Жена». Чехов показал, что устарел не только идеал женщины, полностью растворяющейся в мыслях и делах мужчины, «благородной рабыни», сподвижницы своего идейного наставника, но также и то, что любые идеалы не вечны. Воздействие идей мужчины на женщину, а затем освобождение от его влияния показано и в более раннем рассказе «Хорошие люди» (1886). Автор ироничен как к героям рассказа, так и к тем идеалам, в которые они фанатично веруют и превращают их в догмы. Он дает возможность героине на личном опыте осознать, что идеалы со временем превращаются в «старый хлам». В этих рассказах, как и в последнем произведении «Невеста» (1903), Чехов показывает освобождение женщины от воздействия идейного наставника. Не столь однозначно показано влияние героя на женщин в повести «Моя жизнь». Мисаил Полознев не стремится играть роль наставника, перевоспитывающего женщин. Вообще Мисаил Полознев, защищающий в полемике с доктором Благово нравственные законы, которые он ставит превыше всего и сам неукоснительно им следует, справедливо трактуется А.П. Скафтымовым как персонаж, близкий не только идеям Толстого, но и Чехова. Он нередко воспринимается исследователями и как положительный герой (И.Н. Сухих). Однако, на наш взгляд, финал рассказа не позволяет сделать вывод, что Чехов рассматривает путь своего героя как тот позитивный опыт, которому надо следовать. Сам Мисаил говорит о себе, что он «стал похож на Редьку и, как он, нагоняет скуку своими бесполезными наставлениями» (С. 9, 279). Хотя автор симпатизирует своему герою, женщинам, сначала вдохновляющимся его идеями, -- с ним не по пути. Маша Должикова оставляет мужа, цитируя библейскую мудрость о том, что «все проходит»; сестра Клеопатра умирает, не выдержав роли идейной труженицы и свободной женщины без предрассудков; влюбленная в Мисаила Анюта Благово встречается с ним на могиле Клеопатры и ласкает их общую племянницу, однако, входя в город, идет одна «солидная, суровая». Нельзя не согласиться с остроумным наблюдением канадского исследователя Дагласа Клейтона, показавшего, что Лихарев провалился в роли Пигмалиона . Добавим от себя, что в этой роли провалились у Чехова и все другие, подобные ему, герои. Однако Чехов показывает, что эмансипация женщин – это сложный процесс, который ведет не только к фрустрации мужчин, но и женщины в новой роли не чувствуют себя счастливыми («Скучная история», «Бабье царство», «На подводе», «Рассказ неизвестного человека», «В родном углу», «Случай из практики», «Три года», «Чайка», «Три сестры»).

В рассказах «Душечка», «Ариадна», «Дама» с собачкой», на наш взгляд, наиболее ярко выражен разрыв Чехова с идеалистическим представлением об отношениях между мужчиной и женщиной. Все три рассказа – спор с толстовской концепцией женственности, семьи и брака.

Рассказ «Душечка» -- это скрытая полемика Чехова с толстовским идеалом

женственности и материнства. Независимо от того, разделяют или нет читатели рассказа «Душечка» известную точку зрения Толстого о том, что Чехов хотел проклясть, но вместо этого благословил свою героиню, ее образ воспринимается как архетип. Современные литературоведы соотносят «душечку» с мифологическими образами Психеи, Эха, героиней повести Флобера «Простая душа», а счастливые брачные союзы Оленьки со старосветской идиллией. Соотнесение героини с мифологическими и литературными прообразами убеждает в том, что чеховская героиня конденсирует в себе не индивидуальные, неповторимые черты, а универсальные, вечные. В разработанной Юнгом типологии сложного материнского комплекса душечка совпадает с типом «дочери», женщины, полностью зависящей от мужчины. Глубочайшее архетипическое патриархальное представление об отсутствии формы у женщины, как сущности ее природы, получает теоретическое осмысление в концепции Юнга. По Юнгу, женская бесформенность, пустота и является ключом к пониманию мистерии соединения мужского и женского начал по аналогии с тем, как соединяются противоположности – Инь и Янь. В рассказе Чехова героиня -- это воплощение феминности, выражение признаков пола в чистом виде. Оленька – полый сосуд, который, прав Толстой, может быть заполнен любым содержанием – духом, который несет в себе мужское начало. Она чувствует свою целостность, наполненность только тогда, когда она член пары, в единстве с мужским, оплодотворяющим ее духом. Оставшись у «пустого гнезда», Оленька страдает от депрессии, внутренняя незаполненность меняет ее внешнюю форму – она худеет, дурнеет, стареет. С каждой новой потерей члена пары изменяется и окружающий ее внешний мир – дом и двор. Слово «пустота», очень часто встречающееся на страницах этого небольшого рассказа, – ключевое. Оно сосуществует в паре с полнотой, наполненностью. В рассказе «Душечка» Чехов выразил то, что ему не удалось осуществить в задуманной в студенческие годы диссертации «История полового авторитета». Как и в конспекте диссертации, написанной под влиянием работ Дарвина, в рассказе Чехов косвенно проводит аналогии между процессами, происходящими в ходе эволюции в животном мире и в человеческом обществе. Нельзя не увидеть физиологическую доминанту в описании Оленьки Племянниковой, а также в восприятии героини окружающими. Характерно, что Толстой в своей редакции чеховского рассказа снял эротические детали в портрете Оленьки и смягчил иронию. Чеховский взгляд на физиологическую основу природы отношений между мужчиной и женщиной объективен и лишен толстовского разоблачительного пафоса. Физиологическая составляющая человека, как и всего живого, не подлежит оценке. В «Душечке» материнские чувства Оленьки к гимназисту Сашеньке – естественное продолжение ее органической потребности любить, забыв о своем собственном «Я», потребности раствориться в «Другом». Чехов показал, что материнский инстинкт в женщине -- самый сильный инстинкт. Но Чехов представляет материнство не как идеал, а как естественную часть женской природы и потому не поднимает материнство на ту высоту, на которую воздвигает его Толстой. Чеховский рассказ полемичен по отношению к толстовской концепции женственности. Однако ирония писателя обращена и к современным людям, утратившим связь с природой, то наивное и естественное восприятие мира, которое было свойственно древнему человеку и которое с такой полнотой воплощено в Оленьке. Эта «сложность простоты» (В.Б.Катаев) рождает поразительный эффект объемности и многомерности образа при всей его кажущейся примитивности и нарочитом схематизме.

Рассказ «Ариадна», содержательную суть которого, на первый взгляд, составляет любовный треугольник и женоненавистнические рассуждения героя, к чему он приходит после краха в любви, в культурном контексте получает очень важные обертоны. Контекст рассказа помогает показать, как Чехов подрывает идеалистические представления героя, развенчивает догмы, сформированные воспитанием, культурной традицией. «Ариадна» -- это хороший пример изображения процесса демифологизации исчерпавших себя идеалов, принятых на веру, которые уводят в иллюзорный мир . Чеховский текст изобилует культурными ассоциациями и аллюзиями. И если связь с древнегреческой мифологией не так очевидна, то положение о том, что «Ариадна» -- полемический ответ Чехова на «Крейцерову сонату», в литературоведении почти стало общим местом. Если соотносить рассказ Чехова с мифом об Ариадне, то, на наш взгляд, Чехову не столько интересны фабула и характеры героев мифа, сколько образ и идея лабиринта. Чехов дистанцировался от морализаторства Толстого, от авторитета которого он окончательно освободился ко времени создания «Ариадны». В отличие от толстовского произведения, в финале рассказа герой-повествователь мечтает не о том, как наказать искусительницу Ариадну, заведшую его, как ему представляется, в лабиринт порока, безделья, пошлости, и не о том, как отомстить своему сопернику, а о том, как высвободиться из паутины, в которую попал, сбыв с рук держательницу нити. Но не только в любовных сетях запутался герой рассказа Шамохин. Он также попал и в лабиринт собственных представлений, иллюзий и догм. У него, как и у многих мужчин его круга, было идеалистическое видение женщин и любви. Как и его литературные предшественники, влюблявшиеся в образ античной статуи, Шамохин, связавший имя мифологической героини, воплощающей совершенство, с реальной девушкой, создает сексуальный фетиш. Однако по мере узнавания Шамохиным предмета своего обожания все более увеличивается и углубляется разрыв с мифологическим образом. Увидев в ожившей мраморной фигурке оскал бестии, он становится женоненавистником и проповедует теперь другую мораль, близкую герою «Крейцеровой сонаты», и почти дословно повторяет идеи Стриндберга, изложенные им в «Браках». Ариадна в новом обличье, как рассказывает о ней Шамохин, напоминает о тургеневских женщинах – жрицах чувственной любви, которые закабаляют слабых мужчин. Мифологизируя свою избранницу, Шамохин становится участником мифа, им самим созданного, все более удаляясь от реальности. Таким образом, Чехов использует миф не столько для того, чтобы показать универсальность человеческих характеров и ситуаций, сколько для того, чтобы разоблачить тип сознания героя, мыслящего мифологемами, стереотипами, клише. Чехов развенчивает идол своего времени, созданный мужчинами, – женщину-вамп, femme fatale. Доминирующая женщина не драматизируется писателем, а изображается иронично. Цель Чехова не обличение женских пороков, которые открываются мужчине, не морализирование по «женскому вопросу», а развенчание схоластических догм, которыми живет герой. В отличие от автора «Крейцеровой сонаты», Чехов рассказывает с опереточной легкостью о взаимоотношениях любовников и разрушает мелодраму.

Обращаясь к рассказу «Дама с собачкой», мы рассматриваем, как Чехов использует скомпрометированный массовой литературой хронотоп курортного романа для снижения мелодраматизма высоких любовных отношений.

Статья Н.К. Михайловского «Дарвинизм и оперетки Оффенбаха», парадоксальным образом соединившая два, казалось бы, ничего не имеющих общего между собой явления научной и культурной жизни, отражает суть умонастроений эпохи крушения идеалистического мировоззрения. Михайловский доказывает в своей статье, что Оффенбах не только автор фривольной музыки на фривольные сюжеты, отражающие дух его времени, но и обличитель, новатор, равный по силе революционного духа Вольтеру – сатирику-просветителю, разрушавшему старые общественные и моральные догмы. В чем же близость Оффенбаха и Дарвина? Дарвин – ниспровергатель старых представлений в науке, Оффенбах – в искусстве. Лоуренс Сенелик прав в том, что Чехову был близок антиидеализм Оффенбаха 34 . Рассказ «Дама с собачкой» связан не с конкретной опереттой, а с буржуазной бульварной культурой в широком понимании, ее идеологией, направленной на развлечение, раскованность, праздничность, наслаждение, пренебрежение моральными табу. К этой же культуре принадлежат и курорты, которые в конце XIX века начинают развиваться в России по образцу европейских. Чехов задумал рассказ «Дама с собачкой», когда жил в Париже и на курортах Франции. В «Даме с собачкой» действие происходит на курорте в Ялте. Курортный хронотоп как сюжетообразующий элемент повествования, впервые в русской литературе актуализированный Лермонтовым, 35 отчасти напоминает охарактеризованный М.М. Бахтиным провинциальный хронотоп с его застойностью и циклическим бытовым временем 36 . Однако в отличие от провинциального хронотопа, где господствует монотонная обыденность, в курортном -- время для отдыхающих сжато и спрессовано. Хотя происходящие события заранее предсказуемы и, с точки зрения стороннего наблюдателя, имеют однообразный повторяющийся характер, для персонажей, вовлеченных в события, время развивается стремительно. Курортный топос -- это чужое для отдыхающих пространство, поэтому все происходящие события воспринимаются ими как одномоментные. Атмосфера курортного хронотопа имеет черты праздничности, карнавальности, авантюрности. Курортники, оказавшись в необычной обстановке , живут в ожидании приключений, новых острых ощущений, страстей. Рассказ Чехова рассматривается в сопоставлении с повестью В. Микулич (Л.И. Веселитской) «Мимочка на водах», в которой «курортный роман» представлен во всем своем цинизме как очень заурядное явление. Микулич иронизирует над исчерпавшей себя моделью романтических отношений, укладывающихся в формулу «коварство и любовь» и девальвирует трагедию. Курортные отношения в « Даме с собачкой» изображены Чеховым тоже без романтического флера, их суть обнажена. Поведенческая модель чеховских курортников, как и у В. Микулич, разрушает сложившийся в русской литературе архетип романтических страстей героев, вовлеченных в любовные коллизии, которые бурно развиваются в согласии с регламентом курортного хронотопа в экзотической обстановке. В «Даме с собачкой» программа курортных любовных отношений заранее известна всем отдыхающим и цинично передается ими из уст в уста. Поведение героев укладывается в клише, только это разные культурно-поведенческие клише. Гуров – неотъемлемая часть буржуазной культуры. Анна Сергеевна репрезентирует идеалистическую модель представлений о женщине и ее поведении, превратившейся к концу XIX века в штамп, ставший достоянием массовой культуры. Чехов уравнивает героев, не наделяя одного высоким образом мыслей, а другого пошлостью. Замечание рассказчика о том, что «любовь изменила их обоих» показывает, что и одному и другому в равной степени было, что в себе изменять. Писатель отказывается от сюжетного стереотипа о пробуждающемся к новой жизни герое, о жизни, которая лучше и чище прежней. В отличие от «Мимочки на водах», где финал закрыт для развития высоких отношений между героями, в «Даме с собачкой» из низкого бульварного жанра прорастает новый тип повествования без завершения. Своим финалом Чехов снимает идеалистическое представление о любви, которая сулит прекрасную жизнь. Разрушая иллюзорные представления о любви, Чехов ставит своих героев перед проблемами и показывает, что они трезво осознают это. Новаторство Чехова заключается в этом антиидеалистическом финале. Показав в рассказе адюльтер, Чехов счастливо избежал крайностей. Он далек от того, чтобы рассматривать адюльтер как протест женщины против «темного царства».Он избежал и того, чтобы, подобно Толстому, демонизировать женщин, изменяющих мужу. У него нет открытого осуждения адюльтера как такового, начиная с рассказа «Агафья», вплоть до последних его произведений. В «Даме с собачкой» «бульварная» культура -- это тот контекст, который выполняет деструктивную функцию по отношению к исчерпавшему себя к концу XIX века идеалистическому мировоззрению. Чехов, в отличие от своих предшественников и современников, не сталкивает, а уравновешивает высокое и низкое и потому конфликт в его произведениях сглажен, не достигает напряжения трагедии. Показательна реакция на рассказ Толстого, который увидел в произведении влияние идей Ницше.

Итак, идеалистическими химерами живут герои Чехова, строящие проекты воспитания женщин, парящие в иллюзорном мире мечты, мыслящие стереотипами. Писатель дистанцируется от своих персонажей и деконструирует изжившие себя к концу XIX века идеологемы, превращая их в схемы и клише. Можно сказать, что, Чехов, как и Оффенбах, роль которого Михайловский не случайно сравнил с ролью Вольтера, обращаясь к высоким образам, безжалостно снижал их и убивал иронией, развенчивал бытующие в обществе исчерпавшие себя идеалы, превратившиеся в догмы.

Рассмотрев Чехова в контексте идеалистической парадигмы Х1Х века, мы старались показать, что он разрушал прежний канон отношений между писателем и читателем. Восходящая к шиллеровской концепции идея о том, что художественное произведение должно возвышать читателя над действительностью, вести его к идеалу испытывает на рубеже XIX – XX веков кризис, и Чехов был именно тем писателем, в творчестве которого эта интенция искусства обнаружила свою несостоятельность. Неприятие прежней системы ценностей и более того развенчивание исчерпавших себя идеалов – это именно то новое в творчестве Чехова, что отделило его от предшественников и современников. Вот почему, на наш взгляд, не следует считать Чехова писателем, завершающим реализм. В аксиологической системе модернизма неверие, разочарование и отрицание оцениваются не столько как негативные проявления духа, сколько как необходимые этапы на пути к восхождению. В последней, незавершенной работе «Воля к власти» Ницше пишет о нигилизме и декадентстве как о явлениях, «необходимых и присущих» всякому народу, всякой эпохе для восхождения и движения. Творчество Чехова сформировало новую этико-эстетическую парадигму, диалогичную по отношению прежней, идеалистической. Парадокс рецепции творчества Чехова состоит в том, что как его современники, так и последующее поколение читателей, пытались втиснуть произведения новатора в идеалистические формулы, со временем превратившиеся в догмы, и ими измерить его художественный потенциал, в те самые догмы, которые реформатор прозы и драмы категорически отвергал. Фигура Чехова, стоящая на пересечении эпох, -- одинока. Такая диспозиция лишний раз подтверждает мысль о том, что литературный процесс – это не эволюционное поступательное движение и Чехов приближается к нам тогда, когда сознание освобождается от готовых истин, принятых на веру.
В Заключении сформулированы основные итоги исследования.

Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях:
Монографическое исследование

1. 
   Одесская М.М. Чехов и проблема идеала / М.М. Одесская. – М.: РГГУ, 2010.

23 п.л.

Составление и редактирование

1. 
   Россия и США: формы литературного диалога / Под ред. М.М. Одесской и Айрин Мэйсинг-Делич. – М.: РГГУ, 2000. 205 с.
2. 
   На рубеже веков. Российско-скандинавский литературный диалог / Сост. М.М. Одесской. Под ред. М.М. Одесской, Т.А. Чесноковой. – М.: РГГУ, 2001. 336 с.
3. 
   Среди великих. Литературные встречи / Сост., вступит. статья и коммент. М.М. Одесской. – М.: РГГУ, 2001. 445 с.

Рецензия : Galina Rylkova. Sredi velikihk: Literatuurnye vstrechi. Edited, Introdction and Commentaries by Margarita Odesskaya. Moscow: RGGU, 2001. 445 pp.// North American Chekhov Society Bulletin. Winter, 2001 – 02. Vol. X, NO. 1. PP. 6 – 7.

1. 
   Ибсен, Стриндберг, Чехов. Сборник статей / Сост., ред., вступ. заметка М.М. Одесской. – М.: РГГУ, 2007. 402 с.

Рецензии : М. Горячева. Ибсен, Стриндберг, Чехов// Чеховский вестник. М.: Макс Пресс, 2007. № 21. С. 31 – 38.

Ю. Фридштейн. Трое в одном веке, не считая театра // Современная драматургия. 2009. № 1, январь – март. С. 257 – 258.

Статьи, напечатанные в изданиях, рекомендованных ВАК

1. 
   Одесская М.М. Николай Успенский и его «крамольная» книга / М. Одесская // Вопросы литературы. 1994. № 5. С. 304 – 317.
2. 
   Одесская М.М. Ружье и лира (Охотничий рассказ в русской литературе Х1Х века)/ М. Одесская // Вопросы литературы. 1998. №3. С.239 – 252.
3. 
   Одесская М.М. Были ли идеалы у господина Чехова? / М.М. Одесская // Вестник РГГУ. Серия «Журналистика. Литературная критика». 2008. №11. С.219 – 227.
4. 
   Одесская М.М. Трактат Толстого «Что такое искусство?» в контексте крушения идеалистической эстетики / М. М. Одесская // Филологические науки. 2009. № 2. С. 20 – 29.
5. 
   Одесская М.М. Куда ведет нить Ариадны? /М.М. Одесская // Вестник РГГУ. Серия «Филологические науки. Литературоведение и фольклористика». 2010. № 2. С. 118 – 126.

11. Одесская М.М. C. Н. Булгаков – литературный критик. Статья о Чехове и полемика об идеалах / М.М. Одесская // Вестник РГГУ. Серия «Журналистика. Литературная критика». 2010. № 8. С.33 – 46.

12. Одесская М.М. Идеал красоты и любви в произведениях И.А. Гончарова / М.М. Одесская // Филологические науки. 2010. №2. С. 49 – 60.

1. 
   Одесская М.М. «В человеке должно быть все прекрасно»: Чехов и марксистская

публицистика / М.М. Одесская // Вестник РГГУ. Серия «Журналистика. Литературная критика». 2011. № 6. С. 189 – 204.

1. 
   Odesskaya M. Chekhov’s Tatyana Repina: From Melodrama to Mystery Play /

Мargarita Odesskaya // Modern Drama. Winter 1999. Volume XLII. Number 4. P. 475 –
15. Odesskaya M. Leo Tolstoy’s Treatise What Is Art ? In the Context of the Disintegration

of Idealistic Aesthetics / М. Odesskaya // Social Sciences. 2009. #4. P. 47 – 55.

Статьи в других изданиях

16. Одесская М.М. Нескромные догадки о «Нескромных догадках» И.Л. Леонтьева-

Щеглова / М.М. Одесская // Чеховиана: Чехов и его окружение. – М.: Наука,1996. С.

17. Одесская М.М. Н. Готорн, А. Чехов, Ф. Сологуб. Архетип сада /М. Одесская //

Молодые исследователи Чехова: Материалы III междунар. конф. 1998. М.: МГУ,

1998. С. 260 -- 266

18. Одесская М.М. «Лети корабль, неси меня к пределам дальным»: Море в поэтике

А.С. Пушкина и А.П. Чехова / М.М. Одесская // Чеховиана: Чехов и Пушкин. – М.:

Наука, 1998. С. 102 – 106

19. Одесская М.М. Мифологизация действительности героями А. Чехова и Н. Садур

/М. Одесская // Русский язык, литература и культура на рубеже веков. IX

Международный конгресс МАПРЯЛ. Тезисы докладов и сообщений. Братислава,

1999. Т. 1. С. 237.

20. Одесская М.М. Е.Н. Опочинин/ М.М. Одесская // Русские писатели 1880 – 1917.

Библиографический словарь. – М.: Российская энциклопедия, 1999. Т. 4. С. 441 –

1. 
   Одесская М.М ., Бокова В.М . Н.А. Основский. / Одесская М.М., Бокова В.М.//

Русские писатели 1880 – 1917. Библиографический словарь. – М.: Российская энциклопедия, 1999. Т. 4. С. 455 – 456.

1. 
   Одесская М.М. Татьяна Репина А.П. Чехова: проблема жанра / М.Одесская

//VIICCEES WORLD CONGRESS. Abstracts. – Tampere. Finland, 2000. P. 38.

1. 
   Одесская М.М. «Записки охотника» И.С. Тургенева: проблема жанра / М. Одесская //Literaria Humanitas VII. Aleksandr Sergeevic Puskin v evropskych kulturnich souvislostech. – Brno: Mosarikova univerzita, 2000. C. 195 – 205.
2. 
   Одесская М.М. Генри Торо и Антон Чехов: лес и степь / М. Одесская // Россия и США: формы литературного диалога. – М.: РГГУ, 2000. С. 122 – 131.
3. 
   Одесская М.М. Вступительная статья. Классики и «обыкновенные таланты». Комментарии/ М. Одесская // Среди великих. Литературные встречи. – М.: РГГУ. 2001. С. 5 – 16. 401 -- 417
4. 
   Одесская М.М. Антон Чехов и Улла Ханссон: страх и любовь / М. Одесская // На рубеже веков. Российско-скандинавский литературный диалог. – М.: РГГУ, 2001. С.214 – 227
5. 
   Odesskaya M. A. P. Chekhov’s Three Sisters: Symbolic Numerals /M. Odesskaya // AATSEEL. 2001. P. 148 – 149.
6. 
   Одесская М.М. «Три сестры»: символико-мифологический подтекст / М.М. Одесская // Чеховиана. «Три сестры» -- 100 лет. – М.: Наука, 2002. С. 150 –158.
7. 
   Одесская М.М. «Татьяна Репина» Чехова: от мелодрамы к мистерии / М.М. Одесская // Драма и театр. – Тверь: Твер. гос. ун-т, 2002. С. 81 – 93
8. 
   Одесская М.М. Юродивые и шуты в произведениях А.П. Чехова / М.М. Одесская // А.П. Чехов: байкальские встречи. Сб. науч. тр. – Иркутск: РИО Иркут. ун-та, 2003. С.56 – 63.
9. 
   Одесская М.М. Чехов и современные русские театральные римейки / М.М. Одесская // Век после Чехова. 1904 – 2004. Международная науч. конф. Тезисы докладов. – М.: МГУ, 2004. С. 140 –141.
10. 
    Одесская М.М. Ибсен и Чехов: миф, сказка, реальность / М. Одесская //Drittes Internationales Čechov –Symposium in Badenweiler. – Badenweiler, 14-18. Abstracts. October 2004. P. 44 –45.
11. 
    Одесская М.М. Шекспировские образы в «Вишневом саде» / М.М. Одесская // Чеховина. «Звук лопнувшей струны»: к 100-летию пьесы «Вишневый сад». – М.: Наука, 2005. С. 494 – 505.
12. 
    Odesskaya M. Hedda Gabler: Life in Time / M/ Odesskaya //Acta Ibseniana. Ibsen and Russian Culture. Ibsen Conference in St. Petersburg 2003. 1 –4 October / Edited by Knut Brynhildsvoll. – Oslo: Center for Ibsen Studies. University of Oslo, 2005. P. 85 – 96.
13. 
    Одесская М.М. Книга о Сахалине – дань Чехова медицине /М.М. Одесская // А.П. Чехов в историко-культурном пространстве Азиатско-Тихоокеанского региона. Мат. Международ. научно-практической конф. 21 – 30 сент. 2005. – Южно-Сахалинск: Изд. «Лукоморье», 2006. С.59-64.
14. 
    Одесская М.М. Ибсен, Стриндберг, Чехов в свете концепции вырождения Макса Нордау / М. Одесская // Ибсен, Стриндберг, Чехов. Сб. cтатей, посвященный 100-летию со дня смерти Чехова.- М.: РГГУ, 2007. С. 211-226.
15. 
    Odesskaya M. Let Them Go Crazy: Madness in the Works of Chekhov / Margarita Odesskaya // Madness and the Mad in Russian Culture /Edited by A. Brintlinger and I. Vinitsky. – Toronto; Buffalo; London: University of Toronto Press, 2007. P.192-207.
16. 
    Одесская М.М. Отец как внесценический персонаж в драматургии Ибсена, Стриндберга, Чехова / М. Одесская // Творчество Хенрика Ибсена в мировом культурном контексте. Мат. Междунар. конф. – СПб.: Пушкинский Дом, 2007. С. 144-156.
17. 
    Odesskaya M. Ibsen and Chekhov: Myth, Fairytale and Plot Structure / Margarita Odesskaya //Studi Nordici. 2007. X1V. - Pisa-Roma, 2007. P.11-17.
18. 
    Одесская М.М. Уолденский отшельник и степной странник: философия природы / М.М. Одесская // Таганрогский вестник. «Степь» А.П. Чехова: 120 лет. Мат. Междунар. научно-практической конф. – Таганрог: Таганрогский Гос. лит. и историко-архитектурный музей-заповедник, 2008. С. 78-86

41. Одесская М.М. Роль звука и цвета в архитектонике сюжета произведений Чехова

/ М.М. Одесская // Чеховские чтения в Ялте. Мир Чехова: звук, запах, цвет. Сб. науч. тр./ Дом- музей А.П. Чехова в Ялте. – Симферополь: Доля, 2008. Вып. 12. С. 155-164.

42. Одесская М.М. Чехов и Эдгар Аллан По: темы, мотивы, образы / М. Одесская //

Сanadian Amercan Slavic Studies. Current Issues in Chekhov Scholarship. – California,

2008. Vol. 42. Nos. 1-2. P.119 – 146.

43 .Одесская М.М. Шуты, юродивые и сумасшедшие в произведениях Чехова / М.М. Одесская // А.М. Панченко и русская культура. – Санкт-Петербург: Пушкинский Дом, 2008. С. 266 –277.

44. Одесская М.М. Миф об Ариадне и «Ариадна» Чехова / М.М. Одесская //

Чеховские чтения в Ялте. Мир Чехова: миф, мода, ритуал. Сб. науч. тр./ Дом- музей

А.П. Чехова в Ялте. – Симферополь: Доля, 2009. Вып. 13. С. 167-178.

45. Одесская М.М. Гоголь и Чехов: святое и профанное / М.М. Одесская // Диалог с

Чеховым. Сб. cтатей, посвященный 70-летию В.Б. Катаева. – М.: МГУ, 2009. С.

46. Одесская М. М. Отец и безотцовщина в драматургии Чехова, Вампилова и

Петрушевской / М. Одесская // Современная драматургия. 2009. №1. С. 180-183.

47. Одесская М.М. Чехов и Гоголь: идеал женской красоты / М.М. Одесская //

Чеховские чтения в Ялте. Чехов и Гоголь: К 200-летию со дня рождения Н.В.

Гоголя. Сб. науч. тр./ Дом –музей А.П. Чехова в Ялте. – Симферополь: Доля, 2009.

Вып. 14. С. 37 – 47.

1. 
   Одесская М.М. Чехов и пустота: вектор конструирования и деконструирования /

М.М. Одесская // А.П. Чехов и мировая культура: взгляд из XXI века: Тезисы докладов Международ. науч. конф. (Москва, 29 января – 2 февраля 2010 года).- М.: МГУ, 2010. С. 78.

49.Одесская М.М. Курортный хронотоп в «Даме с собачкой» / М.М. Одесская //

Таганрогский вестник. Истоки творчества А.П. Чехова: биография и поэтика. Мат.

Междунар. научно-практической конф. – Таганрог: Таганрогский Гос. лит. и

историко-архитектурный музей-заповедник, 2010. С. 60 –73.

1. 
   Одесская М.М. Чехов в постсоветской культуре // Гибкая модель иноязычного

образования: проблемы, тенденции, перспективы: Мат. III Международ. научно-практической конф. Москва 19 – 20 мая 2010 г. – М.: РГГУ, 2010. С. 116 – 120.

51. Одесская М.М. Чехов и полемика об искусстве его времени // Образ Чехова и чеховской России в современном мире: К 150-летию со дня рождения А.П. Чехова . Сб. статей – Спб.: ИД «Петрополис», 2010. С. 48 – 57.

52.Одесская М.М. «Татьяна Репина» / М.М. Одесская //А.П. Чехов. Энциклопедия.- М.: Просвещение, 2011. С. 235 – 237.

53. Одесская М.М. Леонтьев / М.М. Одесская // А.П. Чехов. Энциклопедия. – М.:

Просвещение, 2011.С. 437 –439.

1. 
   Одесская М.М. Ибсен / М.М. Одесская // А.П. Чехов. Энциклопедия. – М.:

Просвещение, 2011. С. 515 – 517.

55. Одесская М.М. Стриндберг / М.М.Одесская // А.П. Чехов. Энциклопедия. М.: Просвещение, 2011. С. 521 – 522.

56. Одесская М.М. Торо / М.М. Одесская // А.П. Чехов. Энциклопедия. – М.: Просвещение, 2011. С. 522 – 523.

57. Одесская М.М. Рассказы «Студент» и «Скрипка Ротшильда» в контексте полемики о правде и красоте / М.М. Одесская // Творчество А.П. Чехова: текст, контекст, интертекст. К 150-летию со дня рождения писателя. Сб. материалов Международной научной конференции. – Ростов-на –Дону: НМЦ «Логос», 2011. С. 231 – 237.

1. 
   Одесская М.М. Толстой и Чехов: идеалы и встреча с «ничто» / М.М. Одесская //

Чеховские чтения в Ялте. Чехов и Толстой. К 100-летию памяти Л.Н. Толстого. Сб. науч. тр./ Дом –музей А.П. Чехова в Ялте. – Симферополь: Доля, 2011. Вып. 16. С.
Рецензии и сообщения
59. Одесская М.М. В. Линков. Скептицизм и вера Чехова / М. Одесская // Чеховский вестник. 1998. № 2. С. 11-12.

60. Одесская М.М. Michael C. Finke. Metapoesis. The Russian Tradition from Pushkin to Chekhov. Durham and London. Duke University Press, 1995. 221 pp / М. Одесская// Чеховский вестник. 1999. № 4. С. 40 – 42.

61.Одесская М . М . “Tatiana Repina”. Two Translated Texts by Aleksei Suvorin and Anton Chekhov. Translated and Edited by John Racin. Mc. Farland & Company, Inc., Publishers Jefferson, North Carolina, and London. 1999, 272pp./ М. Одесская // Чеховский вестник. 1999. № 5. С. 44 – 49.

62. Одесская М.М. Тампере. Чеховская секция на международном конгрессе / М. Одесская // Чеховский вестник. 2000. № 7. С. 76 – 77.

63. Одесская М.М. Две «Чайки», «Три сестры и дядя Ваня» / М.М. Одесская // Чеховский вестник. 2001. № 9. С.93 – 94.

64. Odesskaya M. News Of the Profession. Chekhov Conferences in Russia / M. Odesskaya // North American Chekhov Society Bulletin. Winter, 2001 – 02. Vol. X, NO. 1. PP. 8 – 10.

65. Одесская М.М. Третья международная конференция в Иркутске / М. Одесская // Чеховский вестник. 2002. № 11. С. 93 – 95.